Бенджамин Дизраэли - Сибилла

«Только попробуйте тронуть меня!» — воскликнул Эгремонт.

— Святые небеса! — воскликнула она. — Что всё это значит? Джордж, Чарльз, милый Джордж!

— Пусти меня, Арабелла!

— Да, пусть он подойдет!

Но леди Марни издала пронзительный крик и расставила руки в стороны, пытаясь разнять братьев. Ее возглас был слышен даже за дверью, а лорд Марни ничего на свете не боялся так сильно, как того, что слуги станут свидетелями семейной сцены. Одним прыжком он подскочил к двери, загораживая проход. Приоткрыв ее, он сказал, что леди Марни стало дурно и она просит позвать горничную. Обернувшись, он обнаружил, что Арабелла в беспамятстве лежит на полу, а Эгремонт исчез!

Стояло сырое промозглое утро: с рассвета зарядил проливной дождь, принесенный порывистым юго-западным ветром; он потревожил толпу женщин и девушек, которые собрались у дверей еще закрытой лавки {365} . Некоторые из них спрятались под зонтиками, другие нашли укрытие под вереницей старых вязов, что росли вдоль канавы перед домом. Несмотря на непогоду, женские языки трещали без умолку.

— Мне померещилось, будто калитка во двор открылась, — сказала одна из женщин.

— И мне, — подтвердила ее соседка, — но она тотчас же захлопнулась.

— Это был всего-навсего мастер Джозеф, — откликнулась третья. — Ему нравится смотреть, как мы тут мокнем до нитки.

— Если бы они только позволили нам пройти во двор и встать под навесом мастерской, как это бывает у Симмонса, — заметила четвертая.

— Вот именно, у Симмонса, миссис Пейдж; хотела бы я, чтобы мой муженек трудился на его участке.

— Я здесь с половины пятого, миссис Григсби, и всё это время — с дитей у груди. Три мили сюда, столько же обратно, и, если я не займу очередь первой, как же тогда мои бедные мальчики получат горячий обед, когда вернутся из шахты?

— Золотые слова, миссис Пейдж, поэтому в прошлый четверг я была здесь уже в половине двенадцатого. Разумеется, до полудня. По пути назад только к свекрови заглянула, а домой пришла, когда уже восемь пробило. Ах, жестокая штука эта казенка!

— Как дела, соседка Пранс? — вступила в разговор миловидная дама с большой белой корзиной. — Как ваш благоверный? У Белфи говорили, будто он работу сменил. Слышала, на участке мистера Паркера новый пайщик, только и предыдущего старш о го покуда держат; а я ведь так и знала: он всегда был в любимчиках, и нормы {366} , говорят, отмеряет честно. А слышали, почем в городе свиная грудинка? Меня уверяют, что всего шесть пенсов и совсем как домашняя. Интересно, хватит ли у Диггса наглости всё так же продавать за девять пенсов — и притом сплошной жир! Я, кажется, вижу даму Тодлс — до чего же она нарядная! А ты что здесь делаешь, малышка? Ты еще слишком мала, чтобы ходить за продуктами. Заняла очередь для матери, да? Вот ведь славная девочка! Ей бы поторопиться, думаю, вот-вот пробьет восемь. Диггс ужасно заломил цену за хозяйственное мыло. А как по-вашему… Ой, дверь открывают! А, нет — ложная тревога.

— Как поживаешь, соседка? — обратилась бледная молодая женщина с младенцем на руках к миловидной даме. — Жуткая давка, правда? Думаю, женщины будут драться и цапаться, чтобы попасть внутрь. Мне очень боязно.

— Ну, как говорится, «первым пришел — первым обслужен». Так во всём мире, — ответила та. — И вам бы следовало хорошенько подумать наперед и покрепче завязать шляпку. По мне, так нас здесь не меньше двухсот. Великий продуктовый день, сами понимаете. Что до меня, я не особо боюсь добротной толкучки: можно встретить столько знакомых лиц!

— Здешний сыр за шесть пенсов очень даже ничего, — сказала одна старуха своей спутнице, — но в городе за четыре можно купить не хуже.

— Что мне не нравится, так это весы, — ответила ее собеседница. — Я на тот продуктовый день купила фунт масла, взвесила — а он на два пенни легче. Ей-богу! Было время, когда я покупала еду во всех местных лавках для своих мальчиков и для их отца, но нигде не было таких дрянных продуктов, как здесь. У меня дома двое детей захворали от их мук и , да и саму меня что-то сильно мутит: когда белой глины немного, к ней еще можно привыкнуть, а уж коли густо положат — чистая погибель.

— А ваши девочки в шахте?

— Нет, мы еще пытаемся удержать их, муж ради этого уже который день живет на хлебе и воде; вот кабы не приходилось брать столько казенных продуктов, можно было бы управиться, но казенка всё вышибет. Сперва здоровье, а потом и добродетель, вот что я вам скажу.

— Ну, что до меня, — сказала первая старуха, — моя беда — мясо. Лучшие куски берут пайщики, а для шахтерских жен рубят сущие кости.

— Госпожа, когда откроют двери? — спросил худенький бледный мальчик. — Я здесь с самой зорьки и ничего не кушал.

— А что ты хочешь, дитятко?

— Я хочу хлебца для моей матушки, но я едва ли вообще дойду до дома, у меня всё время голова кружится.

— Лиза Грей, — пронзительно крикнула некая особа с черными глазами-бусинками и красным носом, решительно направляясь к весьма неопрятной женщине; та была в соломенной шляпке с грязной тонкой лентой и прижимала к груди младенца, — уж ты-то точно знаешь, кого я ищу!

— А, миссис Маллинс, как поживаете? — ответила та нежным вкрадчивым голосом.

— Действительно, как я поживаю? Как поживают люди в эти скверные времена?

— И в самом деле тяжко, миссис Маллинс. Видели бы вы мою казенную книжку! Жаль, я ничего не смыслю в цифрах! В прошлый четверг ее заполнял этот дьяволенок, мастер Джо Диггс. Пометил там, пометил здесь, и так, покуда окончательно меня не запутал. Уверена, что ничего из этого я не получала; муж потерял всякое терпение и сказал, что я хозяйничаю не лучше новорожденного младенца.

— Мой муж очень хочет повидать вашего, — сверкнула глазами миссис Маллинс, — и вы знаете почему.

— Еще бы не знать! — вздохнула Лиза Грей. — Но как же нам вернуть ему долг с этакой казенной книжкой, добрая соседка Маллинс?

— Мы ничуть не богаче наших соседей, миссис Грей, и если нам не заплатят, придется занимать. Стыд и срам — идти ко желоба {367} из-за того, что твой друг не возвращает денег. Вам помогли в трудный час, Лиза Грей, а мы вынуждены погибать; и я непременно возьму свое, Лиза Грей!

— Тише, тише, — зашептала Лиза Грей, — не разбудите малышку, она ужасно капризная.

— Я получу свои пять шиллингов, — или отдавайте продуктами, — продолжала наседать миссис Маллинс.

— Тише, тише, соседка; я же сказала вам — вы получите свои деньги, только вот чуточку позднее. Сегодня великий продуктовый день: нам выдадут расчет за пять недель, но муж, вероятно, получит жалованье только послезавтра — а получит он пять шиллингов, — тогда и отдаст вам половину.