Бенджамин Дизраэли - Сибилла

Когда рабочие покидали здание фабрики, о них не забывали. Мистер Траффорд много размышлял над тем, какое влияние работодатель оказывает на здоровье и благосостояние своих тружеников. Он хорошо знал, что семейные ценности напрямую зависят от наличия домашнего очага, и одним из первых усилий, предпринятых фабрикантом, стало строительство поселка, где могла бы уютно устроиться любая семья. И хотя мистер Траффорд был главным собственником (и обстоятельством этим гордился), он тем не менее подбадривал своих рабочих, чтобы они выкупали дома; некоторые труженики накопили достаточно денег — и гордились своими жилищами, небольшими садами, а также аграрным обществом, на ярмарках которого могли представить собранный урожай. На каждой улице был колодец, позади здания фабрики — общественные купальни; школы находились под надзором бессменного викария местной церкви, которую мистер Траффорд всячески превозносил и поддерживал деньгами, хотя сам был католиком. Посреди поселка, в окружении прекрасных фруктовых деревьев, побудивших всю общину к развитию садоводства, стоял дом самого Траффорд а; владелец фабрики слишком хорошо осознавал свое положение, чтобы с грубым снобизмом отгораживаться от тех, кто действительно от него зависел — но и признавал феодальные принципы, возрожденные в новом обличье и приспособленные к умягченным нравам и более своеобразным условиям века.

Какое же влияние оказывал такой наниматель и такое устройство наемного труда на характер и поведение наемных работников? Превосходное и в высшей степени благотворное. Привязанность труженика к месту работы, будь то натуральное хозяйство или обрабатывающая промышленность, — сама по себе огромное преимущество. Близость нанимателя привносит чистоту и порядок, так как подразумевает надзор и поддержку. В поселке Траффорда положительно не знали о преступлениях, да и правонарушения были мелкими. В целом селении не было ни одного безнравственного человека. Мужчины были хорошо одеты, а женщины — румяны; о пьянстве здесь даже не ведали — и моральные устои представительниц прекрасного пола были соответственно высоки.

Огромное раскинувшееся здание фабрики, крыши домов и сады поселка, тюдоровские трубы дома Траффорда, шпиль готического храма, сверкающая река и лес на горизонте внезапно предстали взгляду Эгремонта. Он и его спутница и в самом деле неожиданно оказались на радующей глаз сельской улице — раньше, чем он успел понять, как это произошло. Несколько прелестных ребятишек высыпали из дома, мимо которого проходили путники, и с криками: «Королева, наша королева!» — бросились к Сибилле. Один уцепился за ее одеяние, другой схватил за руку, третий был еще слишком мал, чтобы протолкнуться вперед, а потому надул губы, чтобы его приласкали.

— Мои подданные, — смеясь, сказала Сибилла; она поздоровалась с каждым из них — и ребятишки побежали сообщать остальным, что прибыла их королева.

Появились и другие — столь же прелестные и юные. Сибилла и Эгремонт шли по улице, и казалось, что из каждого дома выскакивал этот желторотый народец, еще слишком нежный для тягот труда, и приветствовал «свою королеву». В последнее время ее посещения стали редкостью, однако о них никогда не забывали; они сохранились как целые эпохи на скрижалях памяти поселковых ребятишек, некоторые из которых лишь понаслышке знали о золотом веке, когда Сибилла Джерард жила в большом доме и каждый день, словно фея, заглядывала в их жилища, улыбаясь и получая улыбки в ответ, благословляющая и вовеки благословенная.

— А здесь, — сказала девушка Эгремонту, — я должна с вами проститься. Вот этот малыш, — она едва заметно дотронулась до макушки серьезного неряшливого мальчика, который всё это время ни на миг не отходил от Сибиллы и, гордый своим положением, изо всех сил сжимал ее руку, — этот малыш станет вашим провожатым. Здесь не будет и сотни ярдов. Пирс, ты должен проводить мистера Франклина до фабрики и спросить мистера Джерарда. — И она отправилась своей дорогой.

Не прошло и пяти минут с тех пор, как они расстались, когда Эгремонт услышал постукивание вращающихся колес; оглянувшись, он увидел, что к нему быстро приближается весьма претенциозная кавалькада: дамы и кавалеры верхом, роскошный экипаж, форейторы, четверка лошадей, множество грумов. Эгремонт отошел в сторону. Всадники и всадницы весело прогарцевали мимо, гордо пролетело сверкающее ландо, нахальные грумы подняли лошадей на дыбы прямо перед лицом молодого человека. Их хозяева и хозяйки были знакомы Эгремонту: с некоторым беспокойством различил он ливреи, а потом и герб лорда де Моубрея, увидел холодные, горделивые черты леди Джоан и подвижное личико леди Мод — обе скакали верхом в окружении восторженных кавалеров.

Эгремонт понадеялся, что его не узнали, и, отпустив своего маленького провожатого, вместо того чтобы идти дальше к фабрике, медленно повернул в обратную сторону и зашел в церковь.

Жена Траффорда заключила Сибиллу в объятья, затем отпустила ее — и обняла снова. Казалось, она была счастлива ничуть не меньше поселковых ребятишек: в ее дом, как и во множество других, вернулась радость, пусть и всего на несколько часов. Муж, сообщила она, только что ушел: он вынужден был отправиться на фабрику, чтобы принять многочисленных знатных гостей, которых ожидали сегодня утром; они заблаговременно испросили у него в письме разрешения осмотреть фабрику.

— А затем мы ожидаем их к обеду, — сказала миссис Траффорд, женщина утонченная, но не привыкшая к обществу, а поэтому весьма взволнованная предстоящей церемонией. — Ах, Сибилла, останься со мной, примем их вместе!

Просьба эта настолько встревожила Сибиллу, что она, едва появилась возможность, поднялась и, сказав, что ей необходимо посетить еще несколько домов, пообещала вернуться, когда у миссис Траффорд будет поменьше хлопот.

Прошел час, громко зазвенел дверной колокольчик: многочисленные знатные гости прибыли. Миссис Траффорд готовилась к расспросам и выглядела слегка напуганной, когда двери отворились, и вошел муж, чтобы представить ей лорда и леди де Моубрей, их дочерей, леди Файербрейс, мистера Джермина (он всё еще обитал в замке), а также мистера Альфреда Маунтчесни и лорда Милфорда, которые направлялись в Шотландию и были здесь проездом — решили мимоходом проведать богатых невест.

Лорд де Моубрей расточал похвалы и любезности. Он легко становился обходителен сверх всякой меры. Порой наша родословная дает о себе знать. Сегодня его светлость был точь-в-точь официант из кофейни. Он превозносил всё: станки, рабочих, хлопок-сырец и обработанный хлопок, даже дым, выпускаемый фабричными трубами. Но миссис Траффорд не хотела, чтобы кто-то защищал дым, и его светлость оставил дым в покое, но только затем, чтобы угодить хозяйке. Леди де Моубрей была, как всегда, любезна и снисходительна, на ее красивом лице с орлиным носом отражалось некое подобие бесцветной улыбки; возникало ощущение, что графиня довольна и в равной степени поражена этим необычным обществом, посреди которого она очутилась. Надменная и образованная леди Джоан многое на фабрике одобрила, особенно систему вентиляции, и задала на этот счет несколько вопросов, которые порядком озадачили миссис Траффорд. Хозяйка дома слегка покраснела и взглянула на мужа, ища поддержки в его лице, но тот был занят разговором с леди Мод, которая, вне себя от восторга, ревностно стремилась всё разузнать, ко всему приобщиться — и отождествляла себя с фабричным миром почти столь же истово, как и с крестовыми походами, страстно желала вести уроки в хоровых школах, устраивать скверы и повелевать фонтанам, чтобы те били и искрились на радость людям.