Пэлем Вудхауз - Фамильная честь Вустеров. Радость поутру

Я снова кивнул. Подлый прием, но чего еще ожидать от скудного умишка бывшего мирового судьи.

– Он подбежал к горке, где стояла корова, и чиркнул спичкой. Спичка сразу погасла, однако он успел разглядеть, что упомянутое произведение искусства исчезло. Он пытался осмыслить значение страшного открытия, как вдруг уловил какое-то движение и, оглянувшись, заметил смутную фигуру, которая выскользнула в стеклянную дверь. Он кинулся за ней в сад, почти догнал, вот-вот схватит, как вдруг из темноты выскочила смутная фигура…

– Та же самая?

– Нет, сэр, другая.

– Видно, все смутные фигуры только и дожидались нынешней ночи.

– Похоже на то, сэр.

– Лучше называйте их Пат и Майк, а то мы запутаемся.

– Может быть, А и Б, сэр?

– Пожалуйста, Дживс, если вам так больше нравится. Он почти догнал смутную фигуру А, сказали вы, как вдруг из темноты выпрыгнула смутная фигура Б…

– …и хвать его кулаком по носу.

У меня вырвалось восклицание. Все, тайна разгадана.

– Старина Пинкер!

– Да, сэр. Без сомнения, мисс Бинг забыла его предупредить, что ночная операция отменяется.

– И он притаился поблизости, ждал меня.

– Напрашивается именно такое предположение, сэр.

Я с облегчением вздохнул, представляя себе расквашенную физиономию полицейского. Сложись все иначе, это была бы физиономия Бертрама Вустера.

– Нападение мистера Линкера отвлекло внимание полицейского от преследуемого им субъекта и позволило тому скрыться.

– А что Пинкер?

– Узнав полицейского, он принес ему извинения, сэр. А потом ушел.

– Я его не виню. Даже остроумно, в каком-то смысле. Не знаю, Дживс, что обо всем этом думать. Эта смутная фигура… Я говорю о смутной фигуре А. Кто это мог быть? У Оутса есть какие-нибудь предположения на этот счет?

– Есть, и весьма определенные, сэр. Он убежден, что это были вы.

Что за чертовщина!

– Я?! Почему все, что творится в этом трижды окаянном доме, навешивают на меня?

– И он намеревается, как только ему удастся заручиться поддержкой сэра Уоткина, прийти сюда и обыскать вашу комнату.

– Так ведь он и без того хотел явиться – каску искать.

– Да, сэр.

Ну как тут не ухмыльнуться. Я от души забавлялся.

– Вот будет потеха, Дживс. Представляете, эти два ничтожества роются повсюду, шарят, вынюхивают, и нигде ничего, чувствуют себя последними дураками, а мы стоим себе и посмеиваемся.

– Да, мы неплохо развлечемся, сэр.

– А когда они закончат обыск и примутся смущенно бормотать извинения, заикаясь и спотыкаясь на каждом слове, я над ними покуражусь. Сложу на груди руки, выпрямлюсь во весь рост…

По коридору словно бы проскакала лошадь, в комнату ввалилась тетушка Далия.

– Берти, голубчик, спрячь поскорей где-нибудь, – просипела она, едва дыша.

И сунула мне в руки серебряную корову.

Описывая недавнюю сцену, в которой сэра Уоткина Бассета чуть не хватил кондрашка, когда он узнал, что я хочу стать членом его семьи, я сравнил, если вы помните, хриплое бульканье, которое вырывалось из его горла, с предсмертным кряканьем подстреленной утки. Сейчас я чувствовал себя родным братом этой самой утки, которого тоже настигла пуля. Я стоял как истукан и время от времени бессильно крякал; потом могучим усилием воли взял себя в руки и положил конец звукоподражанию. Посмотрел на Дживса. Дживс посмотрел на меня. Я ничего не сказал, говорили мои глаза, но его вышколенный ум безошибочно прочел мои мысли.

– Благодарю вас, Дживс.

Я взял налитую им рюмку и опрокинул в себя не меньше полуунции крепчайшего напитка. Одолев приступ дурноты, я перенес взгляд на свою престарелую родственницу, которая вольготно расположилась в кресле.

Всеми признано – и в клубе «Трутни», и за его стенами, – что в отношениях с противоположным полом Бертрам Вустер неизменно проявляет величайшую галантность, его без всяких оговорок можно назвать галантнейшим из рыцарей. Правда, в возрасте шести лет, когда кровь особенно горяча, я однажды шмякнул на голову своей гувернантке тарелку с овсяной кашей, но эта погрешность против этикета всего лишь исключение. С тех пор я никогда не поднимал руку на женщину, хотя мало кому из мужчин пришлось пережить столько неприятностей по вине прекрасного пола. Вы получите самое полное представление о том, какие чувства переполняли в эту минуту Бертрама Вустера, если он признается, что этот безупречный рыцарь готов был со всего размаху запустить в голову почтенной родственницы слона из папье-маше – единственный предмет на каминной полке, который остался цел в бурном водовороте жизни, кипевшей в усадьбе Тотли-Тауэрс.

Пока в моей душе происходила мучительная борьба, тетя Далия щебетала как птичка. Отдышалась она давным-давно, пригладила перышки и зачирикала весело и беззаботно, а для меня это было просто нож в сердце.

– Отличная пробежка, – радовалась она, – в последний раз я так бегала во время соревнований между «Берксом» и «Баксом». От старта до финиша как по маслу. Прекрасный, здоровый английский спорт в его классическом виде. Но знаешь, Берти, я была на волоске. Полицейский уже дышал мне в затылок. Если бы не отряд священников, который выскочил из засады и протянул руку помощи в нужную минуту, он бы меня поймал. Благослови Бог священнослужителей, только и могу сказать. Отличные ребята. Но что там делали полицейские, черт их побери? Никто мне никогда не говорил про полицейских в Тотли-Тауэрсе.

– Это был полицейский Оутс, бдительный страж мира и покоя в Тотли, – объяснил я, сдерживаясь изо всех сил, чтобы не завыть, как кладбищенское привидение, и не повиснуть на потолке. – Сэр Уоткин послал его в комнату охранять принадлежащие ему вещи. Он сидел в засаде. Ожидал гостя. Думал, что это буду я.

– Очень рада, что гостем оказался не ты. Бедняжка, тебе бы такого не выдержать. Ты бы растерялся, стал столбом – хватай тебя голыми руками. Признаюсь честно: когда этот полицейский неожиданно вошел из сада, я сама на миг окаменела. Но все хорошо, что хорошо кончается.

Я мрачно покачал головой.

– Заблуждаетесь, моя легковерная дряхлая родственница. Это не конец, а начало. Папаша Бассет сейчас начнет настоящую охоту.

– Пусть начинает.

– А когда он с полицейским придут сюда и станут обыскивать комнату?

– Они не посмеют.

– Еще как посмеют. Во-первых, они считают, что здесь спрятана каска Оутса. Во-вторых, полицейский уверен, как передал мне Дживс, который слышал это из его собственных уст, когда останавливал кровь из разбитого носа, что он преследовал в темноте меня.

Тетушкина веселость улетучилась, как я и ожидал. До этого она просто сияла. Теперь перестала сиять. Я внимательно глядел на нее и наблюдал, как малодушничает наша мысль и вянет, как цветок, решимость наша в бесплодье умственного тупика.