Ивлин Во - Возвращение в Брайдсхед. Незабвенная

Эме быстро спустилась по усыпанной гравием дорожке к зданию похоронной конторы. В приемной дежурные ночной смены пили кофе. Они взглянули на нее без всякого любопытства, когда она молча проскользнула мимо: срочную работу выполняли здесь в любое время суток. Эме поднялась в лифте на верхний этаж. Там царила тишина и не было никого, если не считать накрытых простыней покойников. Она знала, где искать то, что ей было нужно, – широкогорлую синюю бутылочку и шприц. Она не писала прощальных писем, ни у кого не просила прощения. Она далека была сейчас от обычаев общества и обязательств перед людьми. Оба героя – и Деннис, и мистер Джойбой – начисто стерлись в ее памяти. Речь шла о ней самой и о божестве, которому она служила.

То, что она выбрала для инъекции стол мистера Джойбоя, было чистой случайностью.

Мистер Шульц подыскал на должность Денниса какого-то молодого человека, и последняя неделя, проведенная Деннисом в «Угодьях лучшего мира», ушла на то, чтобы посвятить его в секреты производства. Это был очень способный молодой человек, живо интересовавшийся что почем.

– У него нет вашей обходительности, – сказал мистер Шульц. – У него не будет вашего индивидуального подхода, но, думаю, свое жалованье он оправдает иным путем.

В день смерти Эме Деннис, отправив ученика чистить топку крематория, принялся было за уроки заочного курса для проповедников, который он получал по подписке, когда дверь конторы вдруг отворилась, и Деннис, взглянув на гостя, с изумлением узнал в нем человека, с которым был едва знаком и который был его соперником в любви, а именно мистера Джойбоя.

– Мистер Джойбой, – сказал он. – Неужели снова попугай – и так скоро?

Мистер Джойбой сел. Вид его был ужасен. Убедившись, что они одни, он начал всхлипывать.

– Эме, – выговорил он наконец.

Вопрос Денниса был полон глубочайшей иронии:

– Надеюсь, не ее похороны вы хотите нам заказать?

Вопрос этот вызвал у мистера Джойбоя неожиданный взрыв страсти:

– Вы знали об этом! Вы, наверно, ее убили. Убили мою детулю-роднулю.

– Вы с ума сошли, Джойбой.

– Она умерла.

– Моя невеста?

– Моя невеста.

– Сейчас не время для пререканий, Джойбой. С чего вы взяли, что она умерла? Вчера вечером она была жива и здорова.

– Она там, на моем столе, под простыней.

– Да, это, конечно, то, что ваши газеты назвали бы «только факты». Вы уверены, что это она?

– Еще бы не уверен. Она отравилась.

– Неужели? Жирножками?

– Цианистым калием. Сделала себе укол.

– Тут есть о чем подумать, Джойбой. – Деннис помолчал. – Я любил эту девушку.

– Нет, это я любил ее.

– Прошу вас.

– Моя детуля-роднуля.

– Я бы попросил вас не употреблять в нашем серьезном разговоре этих интимных и довольно странных эпитетов. Как вы поступили?

– Я осмотрел ее, потом накрыл простыней. У нас есть стенные холодильники, мы иногда храним в них незаконченную работу. Я спрятал ее туда.

Он бурно зарыдал.

– А зачем вы пришли ко мне?

Мистер Джойбой хрюкнул.

– Не понял.

– Помогите, – сказал мистер Джойбой. – Вы виноваты. Вы должны что-нибудь сделать.

– Сейчас не время для взаимных обвинений, Джойбой. Позвольте лишь напомнить вам, что это вы официально помолвлены с ней. При подобных обстоятельствах некоторое проявление чувств естественно, однако не впадайте в крайности. Я, конечно, никогда не считал ее совершенно нормальной, а вы?

– Она была моя…

– Не произносите этого слова, Джойбой. Не произносите, не то я вас выгоню.

Мистер Джойбой принялся рыдать с еще большим самозабвением. Ученик Денниса открыл дверь и замер, пораженный этим зрелищем.

– Заходите, – сказал Деннис. – У нас клиент, который только что потерял любимое существо. На вашей новой должности вам придется привыкать к подобным проявлениям горя. Вы что-нибудь хотели?

– Я только хотел сказать, что газовая печь снова работает нормально.

– Отлично. А теперь очистите похоронный фургон. Джойбой, – продолжал Деннис, когда они снова остались одни, – прошу вас взять себя в руки и прямо сказать, что вам от меня нужно. Пока что я ничего не могу разобрать в этом семейном надгробном плаче, кроме каких-то мамуль, папуль и детуль.

Мистер Джойбой издал какие-то новые звуки.

– На сей раз это прозвучало как «доктор Кенуорти». Именно это вы мне хотели сказать?

Мистер Джойбой всхлипнул.

– Доктор Кенуорти знает?

Мистер Джойбой застонал.

– Он не знает?

Мистер Джойбой снова всхлипнул.

– Вы хотите, чтобы я сообщил ему эту новость?

Стон.

– Вы хотите, чтобы я помог скрыть от него?

Всхлип.

– Знаете, это похоже на гадание с медиумом.

– Крышка, – произнес мистер Джойбой. – Мамуля.

– Вы полагаете, что карьера ваша пострадает, если доктор Кенуорти узнает, что вы храните труп нашей отравленной невесты в холодильнике? И что надо не допустить этого ради вашей матушки? И вы хотите, чтобы я помог вам избавиться от тела?

Всхлип и снова поток слов.

– Вы должны помочь мне… все из-за вас… простодушное американское дитя… липовые стихи… любовь… мамуля… детуля… должны помочь… должны… должны.

– Мне не нравится, Джойбой, что вы без конца повторяете «должны». Знаете, что сказала королева Елизавета своему архиепископу – вот, кстати, кто был воистину священник Свободной церкви: «Запомни же, ничтожный, что слово „должны“ не годится для разговора с монархами». Скажите, кроме вас, имеет кто-нибудь доступ к этому холодильнику?

Стон.

– Понятно, можете идти, Джойбой. Отправляйтесь на работу. Я обдумаю этот вопрос. Приходите снова после обеда.

Мистер Джойбой вышел. Деннис слушал, как отъезжала его машина. А потом он ушел на собачье кладбище, чтобы остаться наедине со своими собственными мыслями, которыми он не стал бы делиться с мистером Джойбоем. Размышления его были прерваны появлением человека, с которым он также был некогда знаком.

День выдался прохладный, и сэр Эмброуз Эберкромби надел по этому случаю костюм из твида, накидку с капюшоном и охотничью войлочную шляпу – одеяние, в котором он сыграл столько комических ролей в фильмах из жизни английской деревни. В руке у него был пастушеский посох.

– А, Барлоу, – сказал он, – трудитесь в поте лица.

– Сегодня спокойное утро. Надеюсь, вас привела сюда не тяжелая утрата?

– Нет, упаси Боже. Никогда не заводил здесь животных. И надо сказать, без них скучаю. Вырос среди лошадей и собак. Думаю, что вы тоже, так что вы правильно меня поймете: тут для них место неподходящее. Спору нет, удивительная страна, но человек, который по-настоящему любит собаку, никогда не привезет ее сюда.

Он помолчал, с любопытством оглядывая скромные памятники.