Джон Донн - Стихотворения и поэмы

В стихах твоих звучит отрадный лад
Всех четырех стихий, как в нашей плоти:
В них есть земля, не более щепоти,
Но дивно щедр на ней взращенный сад!
В них есть огонь: его благая сила
Сумела осушить мою печаль;
В них влага есть, как видно: не она ль
Пожар моей сатиры погасила?
Как легкий воздух движется шумней
Среди руин, по каменным прорехам,
Так песнь твоя, мне грудь наполнив эхом,
Звук породила от немых камней.
О, я был мертв! – признаюсь с опозданьем,
Но вот воссоздан вновь твоим созданьем.

Любезный друг, твоей души расстройство
Мою ввергает также в беспокойство:
Мной разделяема, твоя тоска
Два сердца гложет враз и тем крепка.
Чуть даст нам передышку червь жестокий —
Как вновь мы для него же копим соки.
Ну что ж! Где чахнет и душа, и плоть,
Там дух поможет немощь побороть:
Так муза для поэта – дух иль Гений,
Душа души, целитель сокрушений.
Спой мне в ответ – и пусть сей дивный звук
Во мне излечит общий наш недуг.

От нашей Музы вам троим – привет!
Она осведомилась на предмет
Всей троицы, от коих ты союза
Произошел: се – Тело, Ум и Муза.
Чума ль тебя в деревню прогнала?
Любовь или хандра тебя взяла?
Иль круг друзей покинул ты так скоро,
Чтобы укрыться от мирского вздора?
А может быть, вдали от суеты
Слагаешь гимны набожные ты?
Все ж нашим музам вместе быть угодно:
Ведь без твоей моя теперь бесплодна.

Как женщина, что, трижды овдовев,
Себе вменяет целомудрье Дев,
Так я, к стихописанью охладев,

Теперь монашествую; много сил
На сорняки сонетов я сгубил,
В репьи сатир немало пыла вбил.

Хоть из Искусств благих я ни с одним
Не обручен – и, значит, не грешим
Мы с Музою, когда вдвоем шалим,

Но голос Бога строг, и в глубине
Души я знаю о своей вине:
Есть упущенья грех, и он на мне.

Тщеславие с пороком заодно:
То грязь и то; но можно смыть пятно;
На это нам раскаянье дано.

Вся добродетель в Вере, только лишь
В ней – мудрость и отвага; но барыш
Она не даст, и с ней не поюлишь.

Ищи себя в себе; чтоб солнце жгло
Сильней, берут особое стекло,
Дабы собрать лучи оно могло:

Так собери свой дух в пучок, сиречь
В одно желанье, жаркое, как печь,
Дабы солому совести поджечь.

Алхимики, когда хотят в состав
Ввести простой металл, то, их смешав
И прокалив, вдвигают в теплый шкаф —

Таков для нас уединенья труд;
А те, что вечно бродят там и тут,
В свободе лишь изгнанье обретут.

Нам жизнь дана в аренду. Кто из нас
Хранит и умножает свой запас,
Расплатится сполна в урочный час.

Так удобряй и ободряй себя,
О призраках удачи не скорбя, —
Но вспоминай о любящих тебя.

Коль жизнью ты, как я, живешь дремотной,
При чтеньи этих строк, как сон бесплотный,
Я пред тобой явлюсь: вовек Морфей
Правдоподобней не творил теней.
Ведь я вложил в мое посланье разом
Всего себя: глаз, руку, душу, разум, —
И сим тебе персону я свою
По завещанью в дар передаю.
Завидно мне твое уединенье,
И к мудрой меланхолии под сень я
Бежал бы сам, но рад уж и тому,
Что дух мой у тебя гостит в дому,
Пересланный в письме – не знаю, кстати ль —
Как свой портрет шлет милой воздыхатель.

Все новости ты знаешь без меня:
В порты спешат суда на склоне дня,
Как ангелы, неся на крыльях вести.

Гвиана уплыла: сказать по чести,
Судьба нам посулила этот рай,
Как иудеям их заветный край
Был явлен, дабы стать запретным краем.
Увы! Медлительностью мы страдаем.
Лишь завершив поход испанский свой,
Что, как Земля меж Солнцем и Луной,
Гвиану нам затмил и страхи множит, —
Мы вновь надежду обретем, быть может,
А коли злато Индий – прах и дым,
К богатствам духа путь свой устремим.

Всяк человек есть мир, и хоть частица
Сокровищ мировых в него вместится.
А в душах, праведный избравших путь,
К добру стремленье составляет суть.

Таким желанным и таким отрадным,
Как окорока сочного кусок
Для слипшихся от голода кишок.
Подобно Сарре мы торжествовали,
Следя, как наши паруса вспухали.
Но как приятель, верный до поры,
Склонив на риск, выходит из игры,
Так этот ветерок убрался вскоре,
Оставив нас одних в открытом море.
И вот, как два могучих короля,
Владений меж собой не поделя,
Идут с огромным войском друг на друга,
Сошлись два ветра – с севера и с юга;
И волны вспучили морскую гладь
Быстрей, чем это можно описать.
Как выстрел, хлопнул под напором шквала
Наш грот; и то, что я считал сначала
Болтанкой скверной, стало в полчаса
Свирепым штормом, рвущим паруса.
О бедный, злополучный мой Иона!
Я проклинаю их, – бесцеремонно
Нарушивших твой краткий сон, когда
Хлестала в снасти черная вода!

Сон – лучшее спасение от бедствий:
И смерть, и воскрешенье в этом средстве.
Проснувшись, я узрел, что мир незрим,
День от полуночи неотличим,
Ни севера, ни юга нет в помине,
Кругом Потоп, и мы – в его пучине!
Свист, рев и грохот окружали нас,
Но в этом шуме только грома глас
Был внятен; ливень лил с такою силой,
Как будто дамбу в небесах размыло.
Иные, в койки повалясь ничком,
Судьбу молили только об одном:
Чтоб смерть скорей их муки прекратила;
Иль, как несчастный грешник, из могилы
Трубою призванный на Божий суд,
Дрожа, высовывались из кают.
Иные, точно обомлев от страха,
Следили тупо в ожиданье краха
За судном; и казалось впрямь оно
Смертельной немощью поражено:
Трясло в ознобе мачты, разливалась
По палубе и в трюме бултыхалась
Водянка мерзостная; такелаж
Стонал от напряженья; парус наш
Был ветром-вороном изодран в клочья,
Как труп повешенного прошлой ночью.
Возня с насосом измотала всех,
Весь день качаем, а каков успех?
Из моря в море льем, – а в этом деле
Сизиф рассудит, сколько преуспели.
Гул беспрерывный уши заложил.
Да что нам слух, коль говорить нет сил?
Перед подобным штормом, без сомненья,
Ад – легкомысленное заведенье,
Смерть – просто эля крепкого глоток,
А уж Бермуды – райский уголок.
Мрак заявляет право первородства
На мир – и закрепляет превосходство,
Свет в небеса изгнав. И с этих пор
Быть хаосом – вселенной приговор.
Покуда Бог не изречет другого,
Ни звезд, ни солнца не видать нам снова.
Прощай! От этой качки так мутит,
Что и к стихам теряешь аппетит.