Бетти Смит - Милочка Мэгги

Милочка Мэгги сварила очень крепкий кофе и наполовину разбавила его согретым в кастрюльке молоком. Она принесла еще теплый хлеб к столу и встала перед Клодом, держа его на вытянутых руках.

— Церера! [40] Древнеримская богиня урожая и плодородия. — воскликнул Клод.

— Наверное, тебе это покажется смешным — подавать на десерт хлеб с маслом.

— Нет, моя китаяночка, эта идея кажется мне превосходной.

— По воскресеньям у нас всегда такой десерт, потому что это лучше любого домашнего пирога или торта из кондитерской.

Клод встал.

— Маргарет, десерт великолепен. Это прекрасный хлеб. На вид замечательный и так хорошо пахнет. К нему приятно притронуться, и будет еще приятнее попробовать его на вкус. Подобно хорошему вину, он услаждает все чувства, кроме слуха.

— Послушай! — воскликнула Милочка Мэгги.

Она нажала указательным пальцем на тонкую, как яичная скорлупа, но твердую корочку. Кусочек корочки длиной с дюйм рассыпался в хлопья со звуком, похожим на тихий вздох.

— Звук хорошего вина — это звон бокалов, — изрек Клод.

— Можно мне кусок прямо сейчас? — поинтересовался Денни.

Милочка Мэгги нарезала хлеб. Она наблюдала, как Клод отломил краешек своего куска и тонко намазал маслом.

— Дай, я сделаю, — она взяла его кусок хлеба и густо намазала отличным маслом. — Вот теперь — это десерт. Откусывай побольше.

Клод откусил.

— Прекрасно! Прекрасно! Этот десерт заслуживает того, чтобы его подавали к столу под стеклянной крышкой, как фазанов с грибами.

«Ну вот, снова заговорили по-дурацки», — возмутился про себя Денни. И решил устроить диверсию. Он согнул свой кусок хлеба с маслом пополам и демонстративно окунул в чашку кофе с молоком.

— Денни! — воскликнула Милочка Мэгги. — Как ты ведешь себя за столом?

Клод положил руку мальчику на плечо:

— Спасибо, Денни. Ты первым отважился на то, что я собирался сделать сам.

И макнул в кофе свой кусок хлеба.

— Ну что мне с вами делать? — в притворном отчаянии воскликнула Милочка Мэгги.

— Ничего. Просто улыбнись и смирись.

Милочка Мэгги одарила Клода широкой улыбкой.

— Ты ко всему добавляешь изюминку.

— Маргарет, вовсе нет. Это ты . Изюминка — это ты. Ты превращаешь самые обыденные вещи в особенные, новые и прекрасные. Ты заставляешь жизнь сиять.

Терпению Денни пришел конец.

— Когда будешь уходить, — заявил он Клоду, — не забудь свой сверток. Он лежит на диване в гостиной.

— Денни! — Милочка Мэгги пришла в ужас от такого грубого намека.

— Да что же это со мной? — воскликнул Клод. — Я забыл отдать тебе твой подарок.

Он встал из-за стола.

— Денни, пойдем, — обратился он к мальчику. И, повернувшись к Милочке Мэгги, добавил: — Должен сообщить, что не отношусь к тем мужчинам, которые помогают с мытьем посуды.

— А я должна сообщить, что не потерплю мужчин у себя на кухне.

В свертке лежал пасхальный подарок для Денни, красивый маленький воздушный змей из тонкого и прозрачного, как мыльный пузырь, шелка с вышитым на нем золотым драконом. Рама была сделана из тонкого бамбука, покрытого черным лаком, а хвост — из нефритово-зеленых и бирюзовых полосок бумаги. Милочка Мэгги сказала, что змей слишком красив, чтобы его запускать, и что его нужно вставить в рамку и повесить на стену. Но, конечно же, Денни тут же решил отправиться на улицу, чтобы его запустить.

Оставшись дома наедине с Клодом, Милочка Мэгги забеспокоилась. А вдруг отец вернется и обнаружит ее наедине с мужчиной? Она предложила ему пойти прогуляться. Но Клод упросил ее остаться дома, чтобы спокойно поговорить.

Клод выразил Милочке Мэгги признательность за чудесный обед и сказал, как много для него значило то, что она ненадолго впустила его в свою семью. Он с теплотой и пониманием отозвался о Денни и, казалось, был искренне разочарован тем, что ее отец к ним не присоединился. После этого он замолк. Украдкой взглянув на Клода, Милочка Мэгги увидела, как у него подергивается щека.

«Он пытается придумать, как спросить у меня о чем-то важном».

— Маргарет, — начал Клод. — Насчет веры.

— Да? — В мозгу Милочки Мэгги прозвенел тревожный звоночек.

— Сегодняшняя служба…

— Да? Ты про мессу?

— Да, про мессу. Это было потрясающе красиво, торжественное великолепие церемонии, песнопения и возвышенная латынь были просто чудесны. Настоящее откровение. Величественность ритуала…

— Торжественная месса всегда производит такое впечатление, — поспешила сказать Милочка Мэгги, чувствуя неловкость из-за слов «торжественное великолепие», «песнопение» и «ритуал» — слов, которыми описывали мессу иноверцы, желавшие проявить любезность.

— Ты ее понимаешь?

— Не полностью.

— А тебе любопытны те вещи, которых ты не понимаешь? Как можно верить, не понимая?

— Ну, я верю, что мое сердце бьется и что я дышу, но я совершенно не понимаю, как это происходит. Или лучше так: я верю, не понимая, — но, я уверена , что, когда священник преподносит Святые Дары, вино превращается в кровь Христову, а хлеб — в тело.

— Но ты не можешь этого объяснить.

— Нет. Наверное, обращенный католик мог бы это объяснить. Они понимают в католической вере все до крупицы. Не знаю почему.

— У тебя есть знакомые из обращенных католиков?

— Нет. Да. Она мне никогда этого не говорила, но я знаю, что она — обращенная.

— Откуда ты знаешь?

— По тому, как она говорит.

— И как же она говорит?

— Она живет в соседнем квартале, и мы иногда вместе возвращаемся из церкви, и тогда эта женщина рассказывает, как она накануне вечером была на исповеди, какую на нее наложили епитимью, как она легла спать пораньше, чтобы не забыть выпить глоток воды после полуночи. Еще она говорит «принять причастие». Я всегда говорю «причаститься». И долго расписывает, как прекрасно она себя чувствует после исповеди и причастия.

— А ты после них не чувствуешь себя прекрасно?

— Я хожу на исповедь и к причастию постоянно с шести лет, когда я даже читать еще не умела. И то, как… в том, как я себя при этом чувствую, для меня нет ничего необычного. Мне даже в голову не приходит обсуждать епитимью или причастие.

— Может быть, Маргарет, она просто разговорчивее тебя.

— О, я достаточно разговорчива. Просто про веру мы говорим по-разному .

— Возможно, она не такая, как ты, — она из тех женщин, которым нравится все разбирать по косточкам.

Милочка Мэгги задумалась.

— Нет. Она говорит так только про веру. Больше ни про что. — Она замолкла, подбирая в уме пример. — Вот, смотри: она живет в соседнем квартале и моет голову так же, как и я; в погожий день она садится во дворе и сушит волосы на солнце, а потом расчесывает их и заплетает в косы, как и я. Но ей достаточно сказать: «Я сегодня вымыла голову». А я отвечаю: «Я тоже». И все. Она не рассказывает, сколько стоило ее мыло, который был час, и какие у нее были ощущения, и как это здорово — раз в неделю мыть голову. Потому что для нее мыть голову — это обыденная вещь, так же, как для меня — быть католичкой.