Филиппо Томмазо Маринетти - Стальной альков

иии ооо иии ооооо

Мы обгоняем мелкие взводы шотландцев в юбочках, грубые ноги с бронзовыми шишковатыми икрами. Они маршируют размеренным шагом, более торопливым, чем военный шаг, вперёд, на завоевание лёгких радостей. Быстро, беспорядочной серо-зелёной гурьбой, офицеры и солдаты.

Стоп. Заходим в прелестную виллу. Для офицеров. Дым, дым, дым. Дышать нечем, лейтенанты и капитаны в серо-зелёном, грубые крутые парни, грязные свиньи, с хлыстиками и тросточками в руках, позвякивание шпор, как в твиндеке [9] Твиндек (английский tween-deck, от between – между и deck – палуба), межпалубное пространство на судне. трансатлантического парохода.

Все дамы казались нам прекрасными, изящнейшими, слишком хрупкими. Странные стеклянные статуэтки среди крупных нахрапистых и дрожащих от вожделения воинов.

Полковник Сквиллони выглядел именинником.

– Вы… я уже имел удовольствие познакомиться. Помнится, в борделе Червиньано, после майского наступления.

– Господин полковник, вы помните Мадам Розу в Кормонсе [10] Кормонс (итал. Cormons) – коммуна в Италии, располагается в регионе Фриули-Венеция-Джулия, в провинции Гориция. ? Она сказала: Передай привет дорогому Сквиллони!

Встревает пьяный английский капитан:

– Moi aussi, monsieur le colonne! je vous ai connu au bordel de Verona [11] Я тоже, господин полковник, встречал вас в веронском борделе – фр. .

Сквиллони смеялся, как студент или моряк, от души наслаждаясь борделем, пристанью, желанной для всех сердец, брошенных в водоворот войны. Абсолютное слияние и сердечность союзных народов и полов.

Первая комната: в распахнутом дверном проёме, у портьеры толпятся звёздочки в ожидании аэропланов. В центре лампа с тёмно-синим абажуром, отбрасывающая на стол серьёзный и учёный круг света. Лучи напряжённой духовной работы, освещающие инженерные проекты. Похоже на научную лабораторию, подготовленную к бессонным и плодотворным бдениям. В каком диком кошмаре одержимые похотью толпы заполнили этот приют размышлений? Тин тин ток плок шагов по деревянной лестнице. Толстый пехотный лейтенант, с волнообразно колышущимся, упакованным в обмундирование и обвешанным оружием телом, подталкивает, как пастырь заблудшую овечку, раскрашенную полуголую женщину, которая, как кажется, поднимаясь, наряжается в зелёные листья и маки с обоев. Истощённая блондинка, которую все, неизвестно почему, называют пантерой, ловко уворачивается от толчков крутых бёдер и твёрдых пистолетов офицеров. Все смотрят вверх, по направлению к коридору, где то и дело закрываются двери в тускло отсвечивающие хирургические палаты для быстрых операций. Механизация любви. Я ощущаю, как вибрирует здание от непрерывного механического движения грубых обнажённых поршней всех наций. Неутомимые женщины-моторы.

Ураган грохота, голосов, света.

Урари-чачипьера-телоо… Этим вечером я ещё девственница… Не верю. Пойдём, позабавимся, блондинчик. Куда делся толстяк?..

Да здравствует наш полковник Сквиллони! Раздаются смех и аплодисменты, все устремляются к дивану, где капитан Мелодия, напялив на себя жёлтый капот, обнимает лейтенанта Боску, делая вид, что домогается его. Затем начинается традиционная забава, когда одни хватают и насильно вталкивают в комнату самого робкого и нерешительного из посетителей борделя, пока другие ловят девушку. Обоих грубыми пинками заталкивают в полуоткрытую дверь.

– Давай, давай, быстрей, сильней, глубже! Мы выбрали для тебя славную крошку, вот она, готова!

Меня целует бледная хорошенькая миланка с короткими тёмными густыми и непослушными волосами, зачёсанными назад. Следую за ней. Тесная комнатушка с большой кроватью, на которой неровно топорщится рыжеватое покрывало, сплошь измаранное ногами героев, возможно, продолжающих и имитирующих на нём бои за утраченные долины Карсо. Они снова и снова идут на приступ со здоровым мужеством расы, хорошо знающей как удерживать женщин и свои горы. Пустой потолок. Острый аромат «Контесса адзурра» [12] Contessa azzurra – Голубая графиня (итал.) духи, не имевшие натурального аромата, но возбуждавшие чувственность. Само название «Azzurra» служило данью уважения Савойе, хотевшей завоевать Ливию в период, когда Италия стремилась к территориальной экспансии, завоёвывая колонии в Африке. .

– Как тебя зовут?

– Мария.

– Откуда ты?

– Из Милана.

– Я тоже.

– Останешься доволен.

И она обнимает меня с тин-тин-глин-глин своих бесчисленных браслетов.

Когда я возвращаюсь в залу, мой друг говорит Марии, что я Маринетти. Оставив нового клиента, Мария подходит ко мне, целует и говорит:

– Если бы я знала, что ты прославленный футурист, то целовала бы тебя особенными поцелуями.

– Почему?

– Потому что я прочла все твои книги. Я даже была подписана на «Лачербу» [13] Lacerba – итальянское литературное обозрение, основанное во Флоренции 1 января 1913 г. Джованни Папини и Арденго Соффичи. .

Я ухожу. Там, за дверью я вижу троих солдат, разговаривающих у окна с проституткой. Они держатся за руки, как маленькие, нерешительно шутят, смущаются. Проститутка спускается. Подходит к солдатам. В спешке она суёт по 5 лир каждому из них, затем, вновь проходя мимо меня в сопровождении солдат, бросает:

– Бедняжки.

Я направляюсь к грузовику, обращаясь к Сквиллони:

– Бордель! Последнее прибежище сердца!

– Несомненно, – отвечает Сквиллони, – бордель имитирует решение всех любовных проблем. Я верю, что, в конце концов, вы отразите наступление чувственной ностальгии.

– Нет, я думал не о любви. Напротив, я выстраивал в уме архитектуру своей новой книги, которая окажется великолепной, будьте спокойны.

Я хочу, чтобы эта книга живо и трепетно танцевала, танцевала, танцевала, отбивая ритм в руках читателя. Я хочу, чтобы её безумный любовный и героический танец превратил руки читателя в проворные руки фокусника. Чтобы она заставила его вскочить с кресла, вытянуться, привстать, танцуя, на цыпочки, охваченного внезапным порывом, заставляющим его соревноваться в дерзкой эквилибристике с диким ритмом моей книги. Какой восторг будет увидеть его в вышине, танцующим почти в ритме неожиданного источника радости, бьющего ключом из его сердца. Внизу его встретят с распростертыми объятиями.

Однако я имею в виду гениального читателя, исполненного духовного мужества! Со звериной жестокостью моя книга расквасит нос трусливому, кислому и очкастому пассатисту, трясущемуся от страха за своими стёклами, подобно микробу под микроскопом. Она бешено отскочит рикошетом, отвесив ему оплеуху.

Зато с какой смеющейся весенней благодарностью она распахнётся перед живыми глазами гениального читателя, чтобы наполнить ему душу! Я так и вижу, как белые края моих страниц мягко вздрагивают и радужно переливаются, подобно драгоценному муару со стальной убедительностью, а манящие красновато-голубые морские блики скользят, скользят, скользят по направлению к круглому и красному диску властного закатного солнца. Так моя книга следует советам моря, она плывёт под белым парусом вслед за солнцем, которое опускается, подгоняемое дуновениями гордости и смерти, в свою мягкую постель, устланную мягкой мглой.