Луи Клод де Сен-Мартен - Крокодил или война между добром и злом, случившаяся в царствование Людовика XV

Полагать, что непринятый литературным сообществом, «Крокодил» всё-таки обрёл культовую репутацию в среде «эзотерической», также не стоит. В конце XIX в. Гуайта, давший блестящий очерк поэмы, задастся вопросом:

«Какой любитель оккультизма – не исключаем мы и тех, кто Сен-Мартену интеллектуально наследовал – взял на себя труд поразмышлять над "Крокодилом" <���…>? Вслух эту тему не обсуждая, многие почитатели великого мистика (Сен-Мартена – М. Ф.) согласны между собой – они воздерживаются от того, чтобы даже критиковать эту "ошибку учителя" (вот привычный ярлык для поэмы)» [Guaita 1920: 406].

На наш взгляд, не менее прав Гуайта и когда даёт этому произведению высокую оценку:

«Ну что же, мы свидетельствуем здесь – и не уличит нас во лжи ни один [мартинистский] посвящённый, получивший настоящие наставления – что "Крокодил" – это удивительная бурлесковая эпопея, в которой раскрывается Великая тайна, бёмевская Mysterium Magnum (Великая тайна – М. Ф.)» [Guaita 1920: 406].

Насколько справедливы эти оценки, читатель сможет судить сам. Что касается поэтических достоинств поэмы, нужно сказать, что ещё при жизни Сен-Мартена стихи его далеко не всегда хвалили. Он передаёт слова одного богослова (пояснив: «только от таких людей подобных соображений и можно ждать»), сказанные по поводу стихотворных «Стансов о происхождении и предназначении человека»:

«Если бы тому, кто сие написал, было восемнадцать лет, то можно было бы сказать – работа удалась на славу» [MP. № 677].

Сам Сен-Мартен оценивал свои стихи невысоко [MP. № 689], к тому же они отнимали у него много сил [MP. № 77]. «Крокодил», построенный на чередовании прозы и стихов, произведение для него уникальное. Впрочем, были проекты и других беллетристических произведений, которые так и не были им осуществлены. История из криминальных сводок города Тура (молодого солдата, снимавшего жильё у пожилой пары и представившегося их сыном, они убивают после того, как берут у него крупную сумму в долг) внушила ему сюжет для драмы. Она должна была заканчиваться моралью – отец понимает, что убил своего настоящего сына. Сен-Мартен думает о её написании, но: «я уже не в том возрасте, чтобы осуществлять подобные предприятия, живая линия [судьбы моей] слишком крепко держит меня в своих руках» [MP. № 346]. Примечательная особенность «Крокодила», чередование прозы и стихов (прозиметрум), которым написана, к примеру, «Новая жизнь» Данте, была обусловлена спецификой самой «поэмы», в которой элементы философского трактата сочетаются с любовно-приключенческим романом, не чуждым визионерству. Сен-Мартен мечтал об идеальном совмещении «стройно-логического» (de la méthode) и «страстно-увлечённого» (de l’enthousiasme). Первого компонента в его трудах хватало, а вот со вторым он побаивался переборщить, хотя лучшим аргументом против «мёртвых» сенсуалистических и материалистических систем считал «живые» примеры, способные нелюбимым Сен-Мартеном философам «поддать жару» (réchauffer): «Отправляться искать жизнь нужно к самой жизни» [Saint-Martin 1807 II: 120–121]. Таким образом, философские монологи мадам Арев, обращённые к членам Общества Независимых, поучения Елеазара Ле Жанье и «назидательный рассказ одного незнакомца» для автора поэмы были так же ценны, как и оттеняющие их «занимательные» сатирические отрывки из «речи учёного оратора». Поэма дала Сен-Мартену возможность проявить себя как писателя в собственно художественных её эпизодах. Колоритны повествования Урдека о посещении «адских» глубин Крокодила и городе Аталанта, законсервированном в чреве Крокодила и ставшем подобием «Атлантиды», и рассказ с мыса Горн. Любовная линия Урдека и Рахили даже не невинна, а буквально стерильна – мы ничего не знаем о внешности героев, вступающих в конце поэмы в брак. Однако, как раз этот сюжет Сен-Мартеном, видимо, и не мыслился «живым», будучи, также как и его платоническая связь с Бёклин, образцом «правильных» отношений, заключённых на небесах, то есть идеального брака. Любые подробности этой связи, вероятно, показались бы автору «Крокодила» излишними, если не «грязными».

Главный образ и, наверное, главный герой поэмы обязан своим происхождением Египту. Конечно, египтологии в современном понимании в конце XVIII в. быть не могло, но некоторые сведения, которых было достаточно для формирования этого «астрального» образа безмерного одушевлённого тела Вселенной, Сен-Мартен мог получить из античных источников. Сет, противник воскресающего бога Осириса, египетское божество мрака и песчаной бури, был греками отождествлён с Тифоном, гигантом, олицетворявшим в греческой мифологии разрушительные, огненные хтонические силы, сыном Геи, богини земли, и Тартара, олицетворения глубочайшей бездны, находящейся ниже царства Аида. Гесиод опишет рождение Тифона так (Теогония. 820–828):

«После того как Титанов прогнал уже с неба Кронион, / Младшего между детьми, Тифоея, Земля-великанша / На свет родила, отдавшись объятиям Тартара страстным. / Силою были и жаждой деяний исполнены руки / Мощного бога, не знал он усталости ног; над плечами / Сотня голов поднималась ужасного змея-дракона. / В воздухе тёмные жала мелькали. Глаза под бровями / Пламенем ярким горели на главах змеиных огромных» [Гесиод 2001: 45].

Сведения о почитании египтянами Тифона-Сета в образе крокодила даёт Плутарх (I–II вв.н. э.): «из домашних животных Тифону посвящают самое грубое – осла, а из диких – самых необузданных – крокодила и гиппопотама» (Plut. Isis. 75) [Плутарх 2006: 59]. Он сообщает даже сведения, касающиеся связи крокодила со звёздным культом, для позднего Сен-Мартена немаловажные ( Plut . Isis. 75):

«Так же и крокодил пользуется почётом, не лишённым убедительного основания, – ведь его называют подобием бога потому, что только у него одного нет языка, а божественное слово не нуждается в звуке <���…>. И говорят, что из обитателей воды только у него одного глаза прикрывает нежная и прозрачная плёнка, спускающаяся со лба, так что он видит, будучи невидимым, а это свойство присуще Первому богу. И где самка крокодила откладывает яйца, там она отмечает предел разлива Нила. Ибо откладывать в воде они не могут, далеко от воды – боятся, но так точно предугадывают будущее, что принося и обогревая яйца, они пользуются подъёмом реки и сохраняют их сухими и неподмоченными. Они кладут шестьдесят яиц, столько же дней высиживают их, и столько же лет живут самые долголетние крокодилы, а это число – первое для тех, кто занимается небесными светилами» [Плутарх 2006: 84].

Сведения о почитании крокодила египтянами содержатся ещё у Геродота (V в. до н. э.):

«Так вот, в иных областях Египта крокодилы считаются священными, а в других – нет, и с ними даже обходятся, как с врагами. Жители Фив и области Меридова озера почитают крокодилов священными. Там содержат по одному ручному крокодилу. В уши этому крокодилу вдевают серьги из стекла с золотом, а на передние лапы надевают кольца. Ему подают особо назначенную священную пищу и, пока он живёт, весьма заботливо ухаживают за ним, а после смерти бальзамируют и погребают в священных покоях <���…> Если какого-нибудь египтянина или (что всё равно) чужеземца утащит крокодил или он утонет в реке, то жители того города, где труп прибило к берегу, непременно обязаны набальзамировать его, обрядить как можно богаче и предать погребению в священной гробнице. Тела его не дозволено касаться ни родным, ни друзьям. Жрецы бога [реки] Нила сами своими руками погребают покойника как некое высшее, чем человек, существо» (История. II, 69, 90) [Геродот 1972: 101, 106].