Мария Корелли - Зиска. Загадка злого духа

– Нет ничего смешнее, – добавлял он, – известной поговорки: «Кто подслушивает, тот ничего доброго о себе не услышит». Вот вы услышали чужой разговор и начали прислушиваться. Что дальше? Может статься, услышите, как вас бранят. И что с того? Ничто не может быть полезнее такой брани за глаза. Она приносит сразу две выгоды: предупреждает, что люди, которых вы почитали друзьями, вам вовсе не друзья, и избавляет от того преувеличенного мнения, которое вы, возможно, питаете относительно собственной персоны. Будьте мудры – ко всему прислушивайтесь, как я! Я-то в этом поднаторел. И никогда мне не случалось подслушивать напрасно. Все данные, полученные таким способом, хоть и кажутся поначалу разрозненными и бессвязными, со временем складываются вместе, словно детали головоломки, и оказываются исключительно полезными в моей работе. Так что я, где бы ни был, держу уши открытыми.

Понятно, что для личности с такими взглядами жизнь представляет огромный интерес: и доктору Дину не бывало скучно никогда – даже в беседах с человеческим типом, широко известным под именем Дурак Набитый. Дурак Набитый являлся для него таким же любопытным произведением природы, как эму или крокодил. И сейчас, обратив свою умную острую мордочку к глубоким и теплым египетским небесам и принюхиваясь к здешним ароматам с видом ценителя, открывшего флакон духов, доктор взглянул в дальний конец террасы – и улыбнулся. Там одиноко стояла Мюриэл Четвинд-Лайл, наряженная булонской рыбной торговкой, и метала свирепые взгляды в спину торопливо удаляющегося «белого гусара» – не кого иного, как Росса Кортни.

«До чего же неуместно смотрится «булонская рыбная торговка» в Египте! – сказал себе доктор. – Но она этого не понимает. Отсутствие вкуса и такта, характерное для всего семейства Четвинд-Лайл. Похоже на рыцарское звание ее отца: для него это пустая побрякушка, лишенная смысла и значения, которую он пожелал и добился просто потому, что красиво блестит».

Вслух же он спросил:

– Мисс Мюриэл, отчего вы не танцуете?

– Ах, не знаю. Я устала, – надувшись, отвечала та. – И потом, все мужчины вертятся вокруг этой женщины, Зиска, никого больше не замечают. Все как будто потеряли от нее головы!

– А-а! – ответил доктор Дин и потер руки. – Что ж, возможно. Она ведь и вправду красавица.

– Не знаю, чем она так уж хороша! – кипя от невысказанной ярости, горячо заговорила Мюриэл Четвинд-Лайл. – По-моему, дело не во внешности, а в костюме. Никто не знает, кто она такая и откуда – и, кажется, никому это не интересно! Бегают за ней как сумасшедшие, и тот художник, что приехал сегодня, Арман Жерваз – он безумнее всех! Вы заметили, что он только с ней и танцует?

– Трудно не заметить, – с чувством кивнул доктор. – Мне не случалось видеть более завораживающего зрелища, чем вальс этих двоих. Физически они как будто созданы друг для друга.

Мюриэл презрительно фыркнула.

– Скажите это лучше мистеру Дензилу Мюррею. Он и так мрачнее тучи, а от ваших слов веселее ему не станет!

Она оборвала себя и умолкла, заметив, что к ним приближается новое лицо – красивая хрупкая девушка в белом одеянии античной весталки, с венком серебристого мирта на голове. Девушка подошла к доктору Дину и тронула его за плечо.

– Можно мне с вами поговорить?

– Дорогая моя мисс Мюррей! Разумеется! – И доктор Дин немедленно повернулся к ней. – Чем могу служить?

Несколько шагов они прошли в молчании. За спиной у них Мюриэл Четвинд-Лайл развернулась и неохотно поплелась назад, в бальную залу.

– Что такое? – повторил свой вопрос доктор Дин. – Вы чем-то расстроены: скажите мне, что случилось?

Хелен Мюррей подняла на него глаза – серые глаза с фиолетовым отливом, цветом которых так восхищался лорд Фалкворд; сейчас они были полны слез.

– Как я жалею, – заговорила она, – как жалею, что мы поехали в Египет! Кажется, здесь нам грозит беда: я чувствую, надвигается что-то страшное. Доктор Дин, вы видели нынче вечером моего брата?

– Видел, – коротко ответил он и снова погрузился в молчание.

– И что вы думаете? – тревожно спросила Хелен. – Чем объясняете вы эту его… странность… грубость – даже со мной?

При этих словах слезы переполнили ее глаза и полились по щекам, как ни старалась она их удержать. Доктор Дин остановился и сжал обе ее руки в своих.

– Дорогая моя Хелен, – заговорил он, – не тревожьтесь так. Вы только мучаете себя понапрасну. Ничто не в силах остановить поступь Неотвратимого. Я наблюдаю за Дензилом, наблюдаю за вновь прибывшим Арманом Жервазом, наблюдаю за этой таинственной Зиска, наконец, наблюдаю за вами. И что же вижу? Неотвратимость – одну лишь непобедимую поступь Рока. Влюблен Дензил, влюблен Жерваз, влюблены все вокруг, кроме меня и еще одной особы. Паутина сплетена, и я – злосчастная мушка, что, сама не зная как, попала в самую ее середину. Но паук, дорогая моя, тот паук, что сплел эту паутину, – это княгиня Зиска, и она никого здесь не любит! Это она – та вторая особа. Она влюблена не более чем я. Нет, у нее на уме что-то иное: пока не знаю что, но точно не любовь! Кроме ее и меня, влюблен весь отель – и вы тоже!

Хелен высвободила руки; ее нежное лицо озарилось румянцем.

– Я… – пролепетала она. – О нет, доктор Дин, вы ошибаетесь…

– Ни разу в жизни доктор Дин не ошибался в сердечных делах, – с самодовольной усмешкой отвечал он. – Ну же, дорогая моя, не смущайтесь и не обижайтесь. Вас с братом я знаю с тех пор, когда вы были маленькими сиротками: кто же, если не я, поговорит с вами начистоту? Вы, малютка Хелен, влюблены – и совершенно напрасно влюблены – в этого человека, Жерваза. Я много слышал о нем, но до сегодняшнего вечера не встречал. И, должен вам сказать, мне он не по душе.

Хелен побледнела так же стремительно, как до того порозовела; лицо ее в призрачном свете луны казалось настоящим воплощением горя.

– Два года назад он провел лето у нас в Шотландии, – тихо произнесла она. – И был таким милым…

– Ха! Не сомневаюсь. Должно быть, всячески вас обольщал. Прекрасно представляю, как он это проделывал. Неподалеку от вашего дома есть очень романтичная лощина – на берегу реки, там, где лет пять назад я поймал пятнадцатифунтового лосося. Ха! Ловля лосося – здоровое занятие, куда здоровее, чем крутить романы. Нет, Хелен, нет! Жерваз для вас недостаточно хорош: вы заслуживаете лучшего. Он говорил с вами сегодня?

– Да, и танцевал.

– Хм! Много?

– Только один раз.

– А сколько раз он танцевал с княгиней Зиска?

Хелен поникла головой и молчала. Вдруг сухонькая рука доктора мягко, но крепко сжала ее руку.

– Взгляните! – прошептал он.

Она подняла взгляд и увидела, как на террасу, в сияние луны, выходят две фигуры. Белоснежное бедуинское одеяние одного и золотое шитье на другой позволяли безошибочно их узнать: Жерваз и княгиня Зиска. Из груди Хелен вырвался тихий, сдавленный вздох.