Фрэнсис Фицджеральд - Избранные сочинения. Великий Гэтсби. Ночь нежна. Загадочная история Бенджамина Баттона. С иллюстрациями

Уже с десяток человек, некоторые из которых были в состоянии не намного лучшем, чем он, объяснили ему, что колесо и машина больше не соединены между собой никакой физической связью.

– Надо сдать назад, – через какое-то мгновение предположил он. – Включить на ней задний ход.

– Так ведь колеса нет!

Он задумался.

– Попытаться не помешает, – сказал он.

Пронзительный рев клаксонов достиг крещендо, и я повернулся и пошел напрямик через газон к дому. Я оглянулся еще раз. Вафля луны сияла над домом Гэтсби, придавая, как и прежде, красоту ночи и оставаясь самым стойким свидетелем смеха и шума его все еще пылающего огнями сада. Какая-то неожиданная пустота, казалось, исходила теперь от этих окон и больших дверей, окутывая собой и погружая в полную изоляцию фигуру хозяина, который стоял на крыльце с поднятой рукой в формальной позе прощания.

Перечитывая то, что я до сих пор написал, я вижу, что создал у читателя впечатление, будто события этих трех вечеров, разделенных между собой несколькими неделями – все, чем я жил в то время. На самом же деле все наоборот: это были не более, чем случайные эпизоды насыщенного делами лета, и до какого-то момента, который наступил гораздо позже, они занимали меня бесконечно меньше, чем мои личные дела.

Большую часть времени я работал. По утрам раннее солнце отбрасывало мою тень на запад, когда я спешил по белым каньонам улиц нижнего Нью-Йорка в сторону «Пробити Треста». Я знал по именам других клерков и молодых торговцев облигациями, часто обедал с ними в темных, переполненных ресторанах маленькими свиными сосисками с пюре и кофе. Я даже закрутил короткий роман с одной девушкой из Джерси-сити, работавшей в бухгалтерии, но ее брат начал бросать косые взгляды в мою сторону, так что когда она ушла в отпуск в июле, я тихо спустил все это на тормозах.

Обедал я обычно в Йель-клубе (по какой-то причине это всегда было самым скучным временем за весь мой рабочий день), после чего поднимался по лестнице в библиотеку и добросовестно в течение целого часа изучал там теорию инвестиций и ценных бумаг. Обычно всегда находилось несколько нарушителей тишины вокруг, но они никогда не заходили в библиотеку, поэтому здесь было хорошее место для того, чтобы поработать. После работы, если вечер выдавался тихим и приятным, я возвращался домой пешком по Мэдисон Авеню мимо старой гостиницы «Мюррей Хилл», далее по 33-й улице до Пенсильванского вокзала.

Мне начинал нравиться Нью-Йорк, его оживленный, тянущий на приключения ритм по вечерам и то удовлетворение, которое сообщает беспокойному глазу постоянное мельтешение людей и машин. Мне нравилось ходить по Пятой Авеню, присматривать себе в толпе романтического вида женщин и представлять в своем воображении, что через несколько минут я войду в их жизнь, и никто никогда об этом не узнает и не выскажет свое неодобрение. Иногда я мысленно провожал их до их квартир на углах неведомых улиц, и они оборачивались и улыбались мне, прежде чем просочиться через дверь и раствориться в теплой темноте квартиры. В завораживающих столичных сумерках меня иногда преследовало чувство одиночества, и я ощущал его в других: в бедных молодых клерках, слоняющихся без дела под окнами, ожидая, когда наступит время одинокого обеда в ресторане, молодых клерках, впустую проводящих сумерки – самые романтические мгновения вечера и жизни.

И опять в восемь часов, когда темные полосы пяти подряд сороковых улиц были забиты такси, тянущимися в направлении театра, я почувствовал, как у меня сжалось сердце. Фигурки наклонялись друг к другу в такси во время стояния в пробке, слышались пение и смех от неразличимых шуток, а огоньки сигарет описывали в воздухе траектории непонятных жестов. Представив и себя вместе с ними спешащим к веселой жизни и разделяя их внутренний восторг, я пожелал им хорошо провести время.

На какое-то время я потерял из виду Джордан Бейкер, но затем, в середине лета, я снова отыскал ее. Поначалу мне было лестно ходить с ней по разным местам, поскольку она была чемпионкой по гольфу, и имя ее было известно всякому. Потом в душе моей возникло нечто большее. Нет, это не была любовь, это было что-то вроде благосклонного любопытства. Скучающе-надменное лицо, которое она обращала к миру, скрывало что-то под собой, – большинство наигранных манер в конечном счете скрывают под собой что-то, даже если вначале это и не так, – и вот однажды я увидел, что именно. Однажды мы были вместе на одной дачной вечеринке в Уорвике; она оставила взятую напрокат машину под дождем, не натянув крышу, и потом солгала об этом, – и тут я вспомнил один случай с ней, о котором я услышал в доме Дэйзи, но как-то не обратил на него внимания тогда. На ее первом большом турнире по гольфу разгорелся один скандал, который чуть не достиг газетных полос: будто бы она сдвинула свой мяч из плохой позиции в полуфинале. Шум вокруг этого доходил уже до размеров скандала, но потом утих. Мальчик, подносящий клюшки, отказался от своих слов, а единственный второй свидетель признал, что мог ошибиться. Этот инцидент остался в моей памяти связанным с ее именем.

Джордан Бейкер инстинктивно избегала умных, проницательных мужчин, и теперь я понял, почему: она чувствовала себя безопаснее с безупречной репутацией «леди», для которой любое отклонение от каких-либо законов морали считалось бы немыслимым. Она была неизлечимо нечестной. Она была неспособна выдержать несоответствие этой репутации и, учитывая это нежелание иметь дело с такими мужчинами, я думаю, она уже с самого раннего возраста начала прибегать к разным уверткам, чтобы сохранять эту свою холодную, дерзкую улыбку, обращенную к миру, и при этом удовлетворять потребности своего сексуального, энергичного тела.

Для меня это не имело значения. Нечестность в женщине – черта, за которую ее никогда нельзя осуждать всерьез, и я, немного посожалев, потом забыл об этом. Тогда же, на той дачной вечеринке у нас состоялся любопытный диалог на тему вождения автомобиля. Он начался из-за того, что она проехала настолько близко к группе рабочих, что боковиной нашего капота оторвало пуговицу на пиджаке одного из них.

– Ты никудышный водитель, – возмущенно заявил я. – Тебе следует или быть осторожнее, или вообще не садиться за руль.

– Я осторожна.

– Нет, не осторожна.

– Ну, так другие осторожны, – сказала она легкомысленно.

– Причем тут другие?

– Они будут держаться подальше от меня, – настаивала она. – Для аварии нужны двое.

– А если бы тебе попался такой же неосторожный, как ты: что тогда?

– Я надеюсь, этого никогда не случится, – ответила она. – Я ненавижу беспечных людей. Именно поэтому мне нравишься ты.