Уильям Шекспир - Жизнь и смерть Гая Юлия Цезаря

Как если бы из нескольких бы рук

К нему бы залетели письма через окна внутрь,

И будут они все от разных слуг,

Да, с описанием всеобщей склонности о величайшем мнении,

Что в Риме его, Брута, уже возносят общим волеизъявленьем;

Вот только что не явным выражением,

Чтоб сам он устремления обратил на Цезаря престол,

И после этого чтоб ощутил себя царём;

Поэтому должны известьем этим потрясти,

Или настанут для меня ещё похуже дни.

Молния сверкнула и гром. Идут с разных сторон,

КАСКА – с обнажённым мечом, и ЦИЦЕРОН.

ЦИЦЕРОН

И всё же, добрый вечер, Каска!

Зачем ты к Цезарю идёшь домой?

И что так сильно запыхался, будь так ласков?

Скажи, и отчего же возбуждённый ты такой?

КАСКА

А что же ты стоишь и не бежишь,

Когда дрожит и всё качается землёй,

Как будто вещи не тверды?

Ты объясни? О, Цицерон,

Я побывал у бури в эпицентре, —

Меня трепали злые ветры,

Трещали на дубах и сучья, ветви,

И было это всё заметно,

Я видел бушевавший океан —

Как дыбился взбешённой пеной,

Грозил он облакам, вселенной:

Но так никто – до ночи, до сих пор,

И не прошёл сквозь злой

огня бушующего строй.

Тут либо есть борьба богов между собой,

Иль мир дерзит уж слишком небесам,

Проклятья насылает, призывая к божествам,

Сулит одним лишь разрушеньем.

ЦИЦЕРОН

Так отчего глядишь на это всё

С большим ты восхищением?

КАСКА

Простым рабом, вы знаете о нём – со всех сторон,

Он левою поднятой рукой сдержал и пламень, и огонь,

Как двадцать факелов в одном, —

Но та рука от страшного огня не защищала.

Кроме того – и не от смеха – поднял меч я,

Напротив Капитолийского холма

Я

Повстречал вдруг льва,

Который, зыркая глазами на меня,

так и ушёл сердито,

Не раздражая сильно: и тут возникли, будто бы начертанные, лица,

Больше ста

Там у куста ужасно жутких женщин, тучных,

Что в страхе изменились лица;

они, от клятвы мучась, всё твердили

О том, что видели мужчин,

Которые носились

вверх-вниз с огнём вдоль улиц.

И ночию, вчера,

Вдруг прилетела и уселась птица у огня,

И даже в полдень покидать она там площадь не стремилась.

Свистела и шумела. Когда такие чудеса

Встречаются так сообща,

То людям невозможно ведь не дать сказать:

«На то ведь есть причины – и они натуральной силы».

И ибо верю я, что эти вещи

Для мненья общества зловещи

Ведь потому, что они вещие.

ЦИЦЕРОН

Да, они преднамеренны.

И появление по времени их преждевременно.

Но люди могут толковать их по своему разумению.

Опередим их намерения.

Избавимся от этих фактов,

Узнать бы на Капитолии, уж придёт ли Цезарь завтра?

КАСКА

Он будет; и на Антония сделал ставку,

И слово дал ему – что право защитит своё там, завтра.

ЦИЦЕРОН

Тогда вам доброй ночи, Каска:

Под этим небом страстным

Гулять нам с вами не резон.

КАСКА

Удачи вам в пути, до завтра, Цицерон.

КАССИЙ

И кто же здесь себя явил?

КАСКА

Я, римлянин.

КАССИЙ

Ах, Каска,

Я всюду возглас уж узнаю твой.

КАСКА

Твой слух прекрасный. Кассий,

Что ж ты гуляешь ночью-то такой!

КАССИЙ

Мужчинам настоящим

Полезен воздух ночи грозовой.

КАСКА

Кто ж объяснит посланье бури неземной?

КАССИЙ

Тот, кто узнал, познается с землёй,

И это от ошибки роковой.

Своей я участи служу,

Когда вдоль улиц я брожу,

Сопровождают и меня эти опасности в ночи,

И так же слаб я, Каска, как и ты,

Сердце открытое подставил под раскаты грома;

И вот, когда сиянием замерцало снова,

Разверзлись небеса, и ощутил тут я себя,

Точно мишень небесного прицела,

И этой вспышке был я отданный всецело.

КАСКА

Зачем так сильно искушать вам небеса?

Когда же участь у людей – бояться и дрожать, быть слабым,

Ведь боги удивляют нас, творя большие чудеса,

И сами ужас представляют самый-самый.

КАССИЙ

Вы глупый, Каска, – это жизни искры

Затем, чтоб римляне ожили, а их мечты не скисли,

Но как использовать их – сами и не догадались.

Вы побледнели и взволнованным казались,

И вверглись в страх и изумление,

Когда на небе видели вы странное знамение:

Но если знать хотите истинное мнение:

Зачем огни все эти, и к чему мерцающие тени,

Зачем тут птицы, звери из всякого здесь рода, племени,

И почему здесь старики-дураки, и дети-простаки,

И почему все эти вещи поменяли вдруг значенье вещее,

И форма их, натура – это новая культура

Чудовищной силы? Затем, чтоб вы могли понять,

Что небеса так могут предсказать,

Каким же инструментом страха и предупреждения

Чудовищного настроения.

Возможно, Каска, здесь я имя назову мужчины,

Виновного во всех ночных кручинах:

И гром, и молнии, раскрытые гробницы, ветра рёв

Вершились, когда лев обрёл на Капитолии свой кров,

И нет могущества в том человеке более того,

Чем обладает тело и твоё, или моё,

И в личных мыслях, – ввысь невероятно он возрос.

И страшен, как природных этих извержений вброс.

КАСКА

По-твоему, всё это Цезарь; или нет, а, Кассий?

КАССИЙ

Да будет так, как есть: для римлян не напрасно

И ум, и сила предков нам дарована прекрасных,

Но горе нам! Завет отцов забыт, и мёртвых мы мертвей,

И нами управляют духи матерей;

А что же это наше иго?

И мы спектаклям женским подчинились терпеливо.

КАСКА

Однако завтра, так говорят сенаторы,

Готовят Цезаря царём быть, узурпатором,

И под его корону отойдут моря и земли дальние,

И все места под покровительством Италии.

КАССИЙ

Я знаю, мне зачем носить кинжал тогда,

И Кассий вырвет Кассия из этой вот неволи:

Эх, боги, отчего вы слабых тянете в верха;

И этим тиранию создаёте, эх вы, боги:

Не каменные башни и не медью сбитая стена,

Ни крепость из железных звеньев, ни бездушье подземелий,

Не сломят, и спасётся сильная душа;

Но жизнь мирская в строгих рамках, как оковы, скукой одолеет,

И сил не хватит никаких, чтобы свободу ощутить.

Поэтому ту тиранию, что терплю,

Я с удовольствием стряхну.

КАСКА

Я тоже так хочу;

И каждый раб в своих руках несёт

Ту силу, что от гнёта и спасёт.

КАССИЙ

И почему же Цезарь должен стать тираном?

Бедняга! Ведь ему не быть волком,

Но что он в римлянах узрел, ведь не баранов?