Соломон Нортап - 12 лет рабства. Реальная история предательства, похищения и силы духа

Марксвиль, хоть и занимает выгодное положение и выделен впечатляющим курсивом на карте Луизианы, в действительности представляет собой небольшой и незначительный хутор. Помимо таверны, которую содержит жизнерадостный и щедрый трактирщик, здания суда, в которое между сессиями заходят бесхозные коровы и свиньи, да виселицы с растрепанной веревкой, болтающейся в воздухе, мало что может привлечь здесь внимание путешественника.

Имени Соломона Нортапа мистер Уоддилл никогда не слышал, но он был уверен, что, если бы раб с этим именем обретался в Марксвиле или его окрестностях, его чернокожий слуга Том знал бы такого. Призвали к ответу Тома, но среди его обширного круга знакомств подобной личности не нашлось.

Письмо к Паркеру и Перри было датировано в Байю-Бёф, поэтому собеседники сделали вывод, что там меня и следует искать. Но тут возникла трудность, и весьма серьезного характера. Байю-Бёф в самой своей ближней части находился в двадцати трех милях от Марксвиля, и это название применялось к территории, простиравшейся на расстояние от 50 до 100 миль по обе стороны водного потока. Тысячи и тысячи рабов обитали на его берегах, поскольку замечательное богатство и плодородие местной почвы привлекало туда значительное число плантаторов. Сведения из письма были столь туманны и неопределенны, что трудно было остановиться на каком-либо конкретном способе действий. Однако под конец было решено, что только один план имеет какие-то виды на успех. Нортап вместе с братом Уоддилла (одновременно он ученик на службе у последнего) должны отправиться к байю и, совершив путешествие вверх по одному берегу и спустившись по другому на всю его длину, на каждой плантации расспрашивать обо мне. Мистер Уоддилл предложил им воспользоваться его экипажем, и было со всей определенностью решено, что они должны отбыть в свою поездку в понедельник рано утром.

Вскоре станет совершенно ясно, что этот способ действий, по всей вероятности, не увенчался бы успехом. Они попросту не смогли бы обходить все поля и расспрашивать всех работников. Они не знали, что я был известен под именем Платта; и даже если бы принялись расспрашивать самого Эппса, он бы со всей правдивостью заверил их, что ничего не знает о Соломоне Нортапе.

Однако, поскольку эта договоренность была достигнута, оставалось только ее воплощать. И беседа между господами Нортапом и Уоддиллом, завязавшаяся в то воскресенье, обратилась к вопросу нью-йоркской политики.

– Я едва ли способен понять тонкие отличия и оттенки политических партий в вашем штате, – заметил мистер Уоддилл. – Я читаю обо всех этих «мягкотелых» и «твердокаменных», о «голубях» и «ястребах», о «курчавых» и «седоголовых» – и не могу с уверенностью уловить разницу между ними. Расскажите мне, в чем она заключается?

Мистер Нортап, вновь набив свою трубку, пустился в довольно затейливое повествование о происхождении подразделений разных партий и заключил свой рассказ сообщением о том, что в Нью-Йорке появилась еще одна партия, известная под наименованием фрисойлеров [103], или аболиционистов.

– Полагаю, вы здесь о таких и не слыхали? – заметил мистер Нортап.

– Ни разу, если не считать одного, – со смехом ответил Уоддилл. – У нас есть тут, в Марксвиле, эдакий оригинал, который так же рьяно проповедует аболиционизм, как и любой фанатик на Севере. Человек великодушный и безобидный, но в споре всегда занимает особую позицию. Он отменно нас развлекает. Он – превосходный механик и почти незаменим в наших краях. По роду занятий он плотник. Его имя – Басс.

Последовал было дальнейший добродушный разговор, сопровождавшийся подшучиванием над причудами Басса, и тут адвокат Уоддилл вдруг впал в задумчивое настроение и вновь спросил о таинственном послании.

– Дайте-ка взглянуть… дайте-ка взгляну-у-уть, – задумчиво бормотал он себе под нос, вновь пробегая глазами письмо: «Байю-Бёф, 15 августа»… 15 августа – и штемпель здешний… «тот, кто ныне пишет его, рискует своей жизнью в случае разоблачения»… Ты не помнишь, где Басс работал у нас прошлым летом, а? – вопросил он, внезапно оборачиваясь к своему брату. Брат не смог ему об этом сообщить, но, вскочив с места, выбежал из кабинета и вскоре вернулся со сведениями о том, что «прошлым летом Басс работал где-то на Байю-Бёф».

– Вот он и есть тот человек, – утвердительно хлопнув ладонью по столу, проговорил Уоддилл, – который сможет нам рассказать о Соломоне Нортапе.

Сразу же послали искать Басса, но не нашли. После расспросов стало ясно, что он на пристани на Ред-Ривер. Имея в своем распоряжении экипаж, молодой Уоддилл и Нортап вскоре уже преодолели несколько миль, отделявших их от этого места. По прибытии они нашли Басса, который как раз собирался уезжать, и тогда бы его не смогли найти еще недели две. Будучи представлен Бассу, Нортап попросил разрешения некоторое время переговорить с ним наедине. Они стали вместе прогуливаться вдоль реки, и между ними последовал такой разговор:

– Мистер Басс, – проговорил Нортап, – позвольте спросить вас, были ли вы на Байю-Бёф в прошлом августе?

– Да, сэр, я был там в августе, – был ответ.

– Не писали ли вы там какого-нибудь письма от некоего чернокожего некоему джентльмену в Саратога-Спрингс?

– Простите меня, сэр, если я скажу, что это совершенно не ваше дело, – отвечал Басс, остановившись и пристально вглядываясь в лицо своего собеседника.

– Вероятно, я чересчур тороплив, мистер Басс, прошу прощения. Но я прибыл сюда из штата Нью-Йорк ради исполнения той цели, которую имел в виду автор письма, датированного 15 августа и отправленного из Марксвиля. Обстоятельства заставили меня думать, что вы, вероятно, и есть тот человек, который его написал. Я ищу Соломона Нортапа. Если вы его знаете, умоляю, сообщите мне откровенно, где он находится! И я уверяю вас, что источник любых сведений, какие вы сможете мне дать, не будет раскрыт, если вы сами того не пожелаете.

Долгое время Басс пристально глядел в глаза своему новому знакомому, не раскрывая рта. Казалось, он пытался мысленно определить, не является ли этот разговор попыткой каким-то образом обмануть его. Наконец он проговорил с особым чувством:

– Я не сделал ничего, за что стоило бы стыдиться. Я и есть человек, который написал это письмо. Если вы приехали, чтобы спасти Соломона Нортапа, я рад вас видеть.

– Когда вы в последний раз виделись с ним и где он теперь? – продолжал расспрашивать Нортап.

– В последний раз я виделся с ним в Рождество, неделю тому назад. Он – раб Эдвина Эппса, плантатора на Байю-Бёф, подле Холмсвиля. Он известен там не как Соломон Нортап, его зовут Платтом.

Секрет выплыл наружу – тайна раскрылась.Сквозь кромешную черную тучу, в чьих темных и зловещих тенях я блуждал двенадцать лет, пробилась звездочка, которая должна была светом своим вывести меня обратно к свободе. Всякое недоверие и замешательство в скором времени были отброшены в сторону, и двое мужчин долго и охотно обсуждали тему, которая занимала главное место в их мыслях. Басс рассказывал об участии, которое он принял в моем деле, о своем намерении отправиться на Север весной, и объявил, что он был полон решимости добиться моего освобождения, если только это не окажется выше его сил. Он описал начало и развитие своего знакомства со мной и с живейшим любопытством выслушал рассказ о моей семье, об истории моей юности. Прежде чем расстаться с новым знакомцем, он нарисовал карту байю на листке бумаги куском красного мела, указав на ней местонахождение плантации Эппса и кратчайшую дорогу, ведущую к ней.