Александр Дюма - Могикане Парижа

В этот момент брови опять нахмурились, и генерал принялся звонить на этот раз так энергично, что язычок колокольчика отскочил в сторону.

– Франц! Франц! Придешь ты, наконец, негодяй? – крикнул генерал с оттенком сильного гнева.

На этот энергичный зов в дверях показался слуга, вся наружность которого напоминала старого австрийского солдата. На груди его висело нечто вроде креста на желтой ленточке, а галуны указывали, что он – капрал.

Ничего не было удивительного в сходстве Франца с австрийским солдатом: он был родом из Вены.

– А, вот и ты, наконец, негодяй! – сказал граф сердито.

– Это я, господин генерал, я пришел.

– Да, пришел, но поздно пришел. Я уже три раза звоню, разбойник!

– Я услышал только во второй раз.

– Дурак! – заметил генерал, помимо воли рассмеявшись наивности своего денщика. – А обед, где он?

– Обед, господин генерал?

– Да, обед… Разве сегодня нет обеда, бездельник?..

– Нет, господин генерал, обед будет, но теперь еще не время.

– Который же час?

– Четверть шестого.

– Как четверть шестого?

– Четверть шестого.

Генерал достал часы.

– Правда! Этот мошенник прав.

Франц улыбнулся от удовольствия.

– Ты смеешь улыбаться, негодяй?

Франц сделал утвердительный знак.

– Чему ты смеялся?

– Я лучше знал время, чем господин генерал.

Генерал пожал плечами.

– Ну, ступай, – сказал генерал, – но помни: чтоб ровно в шесть часов обед был на столе.

И он снова принялся за чтение своего Вергилия.

Франц сделал три шага к двери, потом, подумав немного, повернулся на каблуках, шагнул вперед и остановился на том же самом месте, в той же позе, в какой был минуту назад.

Генерал скорее почувствовал, чем заметил присутствие непрозрачного тела, заслонявшего ему свет.

Он поднял глаза. Франц стоял неподвижно, как деревянный солдатик.

– Ну, – спросил генерал, – кто там?

– Это я, господин генерал.

– Разве я не сказал тебе, чтобы ты убирался! Почему же ты не ушел?

– Я ушел.

– Почему же ты все-таки здесь?

– А я опять вернулся.

– А зачем ты вернулся, я тебя спрашиваю?

– Я вернулся сказать, что какая-то особа хочет говорить с господином генералом.

– Франц! – сказал генерал, нахмурившись сильнее обыкновенного. – Не я ли сто раз говорил тебе, несчастный, что, придя домой, я люблю всецело отдаться чтению хороших книг, чтобы забыть всякие дрянные разговоры, другими словами, не желаю никого принимать.

– Но это дама, господин генерал.

– Дама?

– Да, господин генерал, дама.

– Так что же, негодяй, хоть бы там был и сам епископ, – отказывай и конец!

– Но я уже сказал, что вы дома, господин генерал.

– Кому же ты это сказал?

– Даме этой.

– И эта дама?..

– Маркиза де ла Турнелль.

– Миллион чертей! – вскричал генерал и вскочил с козетки.

Франц сделал прыжок назад и остановился на расстоянии полуметра в той же самой позе.

– Итак, ты сказал этой даме, что я дома? – вскричал бешено генерал.

– Да, господин генерал.

– Слушай, Франц. Ты снимешь этот крест и галуны, уберешь их бережно в сундук и не найдешь в продолжение шести недель.

Лицо старика приняло выражение отчаяния, усы как-то дрогнули, слезы блеснули в глазах.

– О, господин генерал!

– Сказано!.. А теперь проси маркизу.

Франц отворил дверь и впустил ту самую старую и надменную особу, которая приезжала вместе с Региной к молодому художнику.

Генерал обладал способностью быть утонченно вежливым при всяких обстоятельствах, этой высшей степенью аристократизма. Никто так, как он, не умел искренне улыбаться даже недругу, – конечно, только не мужчине: с мужчинами он был прям до резкости; но с женщиной, какого бы возраста она ни была, генерал был любезен до приторности.

При входе маркизы генерал поднялся со своего места и пошел к ней навстречу, несколько прихрамывая – хромоту эту он сам объяснял полученной раной, а доктор его – неумеренностью в возлияниях, подал ей руку, подвел к дивану, потом пододвинул кресло для себя и сел.

– Чему обязан, маркиза, что вы удостоили меня вашим посещением?

– О, я очень смущена этим, право, дорогой мой генерал, – сказала маркиза, целомудренно опуская глаза.

– Смущены?.. Позвольте заметить вам, маркиза, что выражаться таким образом не особенно любезно с вашей стороны. Смущены! Что же могло смутить вас?

– Не придирайтесь к словам, генерал, и не придавайте им того значения, которое они могли бы иметь в ином случае. Я жду от вас такой большой услуги, что мне даже совестно высказаться перед вами.

– Я слушаю вас, маркиза. Вы хорошо знаете, что я весь к вашим услугам. Говорите, пожалуйста, без церемоний.

– Если поговорка «С глаз долой – из сердца вон» – не горькая истина, то вы облегчите мое затруднение, угадав просьбу, с которой я намерена к вам обратиться.

– Маркиза, эта поговорка совершенно несправедлива, как и все остальные, которые могут поколебать ваше доверие ко мне, так как, несмотря на то, что я не имел удовольствия видеть вас с минуты нашего спора по поводу графа Раппа…

– По поводу нашего…

– По поводу графа Раппа, – поспешил перебить генерал. – Со времени этого спора прошло три месяца. Несмотря на это, я не забыл, что сегодня день вашего рождения и послал вам букет, – вы найдете его у себя. Это сороковой букет, который вы от меня получите.

– Сорок первый, дорогой генерал.

– Сороковой, маркиза. Я прекрасно помню цифры.

– Постойте, проверим.

– Сколько вам угодно.

– Ведь граф Рапп родился в 1787 году…

– Извините, в 1786.

– Вы хорошо это помните?

– Боже мой, да именно в том году я послал вам первый букет.

– За год до его рождения, дорогой генерал.

– О, нет, нет!

– Наконец!..

– Чего тут наконец, – это именно было так.

– Положим, к тому же я приехала к вам не для того, чтобы говорить об этом несчастном ребенке.

– Несчастный ребенок? Прежде всего, это уж давно не ребенок: мужчина сорока одного года, право, не дитя…

– Графу только сорок лет.

– Сорок один, маркиза, – я прекрасно помню цифры… Притом он вовсе уж не так несчастен: во-первых, благодаря вам, он имеет безделицу – двадцать пять тысяч ежегодно…

– Он имел бы пятьдесят, если бы сердце его отца не было твердо, как гранитная скала.

– Маркиза, я никогда не знал его отца, и потому не могу с вами спорить.

– Вы не знаете его отца?.. – вскричала маркиза тоном, каким Гермиона когда-то сказала: «Я не любила тебя, жестокий! Что же я делала?..»

– Не будем удаляться от предмета нашего спора, маркиза. Вы сказали, что граф Рапп несчастен, а я ответил вам: вовсе уж не так несчастен. Во-первых, двадцать пять тысяч годового дохода, которые вы ему предоставили…