Натаниель Готорн - Алая буква (сборник)

Даже если предположить, что много-много лет назад, во времена ранней и бесшабашной юности он мог совершить нечто плохое или что даже теперь неотвратимая сила обстоятельств заставила его совершить одно спорное деяние вместо тысячи достойных или хотя бы невинных, – разве стали бы характеризовать судью по этому одному вынужденному поступку? Что в этом деле столь тяжелого, чтобы оно перевесило всю массу достойных дел на второй чаше весов? Эти весы и их баланс очень любят люди, похожие на судью Пинчеона. Жесткий, холодный человек, очутившийся в такой печальной ситуации, редко или никогда не заглядывающий в себя и исходящий в оценках своих действий из образа, созданного им в зеркале общественного мнения, едва ли может достичь истинного самопознания, разве что потеряв всю собственность и репутацию. Даже болезнь не всегда помогает ему увидеть себя, даже смертный час!

Но сейчас нас интересует судья Пинчеон, которому пришлось столкнуться с яростным прорывом гнева со стороны Хепизбы. Порыв был неумышленным, он удивил и испугал ее саму, поскольку впервые она позволила себе дать выход ненависти, укоренившейся в ее душе тридцать лет назад.

До сих пор лицо судьи выражало мягкое терпение – грустное и почти нежное порицание неуместной жестокости кузины, свободное христианское всепрощение любого вреда, причиненного ее словами. Но когда слова прозвучали, лицо его приобрело суровость, властность, неумолимую решимость, и перемена была так естественна и незаметна, что, казалось, железный человек стоял перед ней с самого начала, а добродушия в нем и не было. Подобный эффект можно наблюдать, когда легкие воздушные облака нежных оттенков внезапно исчезают, раскрывая суровый лик каменной горы, который кажется вечным и нерушимым. Хепизбе едва не померещилось, что она излила свою горечь на своего предка-пуританина, а не на судью. Никогда еще фамильное сходство со старым портретом не проступало так сильно в чертах судьи Пинчеона.

– Кузина Хепизба, – сказал он очень спокойно, – пришло время покончить с этим.

– Совершенно согласна! – ответила она. – Так почему ты до сих пор меня задерживаешь? Оставь в покое бедного Клиффорда и меня. Никто из нас не желает ничего иного!

– Я намерен увидеть Клиффорда, прежде чем покину этот дом, – продолжил судья. – Не стоит вести себя столь безумно, Хепизба! Я его единственный друг и обладаю связями. Разве тебе не приходило в голову – неужто ты так слепа? – что без моего согласия, без моих усилий, моих ходатайств, без всего моего влияния, политического, судебного, личного, Клиффорд никогда бы не вышел на свободу? Ты считала его освобождение победой надо мной? Это не так, дорогая кузина, совершенно не так! Совершенно наоборот! То было достижение моей давней цели и результат моих же усилий. Я освободил его!

– Ты? – ответила Хепизба. – Никогда этому не поверю! Ты посадил его в тюрьму, а свободу ему подарило лишь божье провидение!

– Я освободил его, – повторил судья Пинчеон с непоколебимым спокойствием. – И я пришел сюда, чтобы решить, достоин ли он свободы. Все зависит от него самого. И ради этого я должен его увидеть.

– Никогда! Это сведет его с ума! – воскликнула Хепизба, однако ее нерешительность была очевидна для судьи, поскольку, совсем не веря в его благие намерения, она не знала, что ужаснее: покориться или продолжить сопротивление. – И зачем тебе видеть этого сломленного, искалеченного человека, который едва ли находится в своем уме и прячет остатки разума от взглядов, в которых нет любви?

– В моем взгляде он увидит достаточно любви, если это понадобится! – сказал судья, уверенный в собственной доброжелательности. – Но, кузина Хепизба, ты сказала много важного для достижения моей цели. А теперь послушай: я честно объясню причины, по которым настаиваю на разговоре. После смерти нашего дядюшки Джеффри тридцать лет назад выяснилось – не знаю, привлекло ли это обстоятельство твое внимание в числе печальных событий того времени, – выяснилось однако, что его реальное благосостояние куда меньше, чем любые его предыдущие оценки. Предполагалось, что он безмерно богат. Никто не сомневался, что он входил в число богатейших людей своего времени. Однако одной из его эксцентричных черт – вполне разумной, к слову, – была привычка скрывать свою собственность, вкладывая средства далеко за границей, возможно, даже под другими именами и множеством способов, известных капиталистам и не нуждающихся в уточнении. Согласно завещанию и последней воле дяди Джеффри, насколько ты знаешь, вся его собственность перешла мне, с единственным исключением, которое касалось твоего пожизненного проживания в родовом особняке и владения остатками земли у дома.

– И ты собрался лишить нас этого? – спросила Хепизба, не в силах сдержать горькое пренебрежение. – Это твоя цена за то, что ты прекратишь обвинять бедного Клиффорда?

– Конечно же нет, моя дорогая кузина! – ответил судья с добродушной улыбкой. – Наоборот, если бы ты была справедлива ко мне, я постоянно выражал бы готовность удвоить или утроить ваши средства, лишь бы ты согласилась принять подобного рода помощь из рук своего родственника. Нет, нет! Но именно в этом лежит суть разговора. Из несомненно огромных владений моего дяди, как я уже говорил, осталась не половина, едва ли треть, я уверен. И у меня есть весьма серьезные основания полагать, что твой брат Клиффорд может намекнуть мне на то, как вернуть остальное.

– Клиффорд? Клиффорд знает о скрытом богатстве? Клиффорд способен сделать тебя богатым? – воскликнула старая леди, пораженная абсурдностью идеи. – Невозможно! Ты сам себя обманываешь! Это же просто смешно!

– Это столь же верно, как то, что я стою сейчас здесь! – сказал судья Пинчеон, ударяя своей тростью в пол и в то же время топая ногой, словно подтверждая свою убежденность всей своей впечатляющей фигурой. – Клиффорд сам мне сказал!

– Нет, нет! – пораженно воскликнула Хепизба. – Ты бредишь, кузен Джеффри.

– Я не отношусь к тем, кто живет мечтами, – тихо ответил судья. – За несколько месяцев до смерти дяди Клиффорд похвалялся, что узнал секрет невероятного богатства. Он хотел поддразнить меня, возбудить мое любопытство. Я это знаю. Но, прекрасно запомнив детали того разговора, я убедился, что он говорил правду. Клиффорд в данный момент может – и должен! – сообщить мне, где найти план, документы, доказательства, в какой бы форме они не существовали, потерянной собственности дядюшки Джеффри. Он знает секрет. Его хвастовство не было пустым. Он доказал мне реальную основу своих таинственных высказываний!

– Но с чего бы Клиффорду так долго скрывать эту тайну? – спросила Хепизба