Генри Хаггард - Копи царя Соломона

– Да с кем же им воевать и на что они, если ваша земля со всех сторон защищена горами?

– Нет, господин, с этой стороны она открыта. – И он снова указал на север. – И по временам целые тучи воинов приходят к нам из неведомой страны, и мы их уничтожаем. С тех пор как была последняя война в нашем крае, прошла уже целая треть жизни человека. Много тысяч людей погибло в то время, но зато мы истребили всех нападающих. Так что с тех пор войны не было.

– А вашим воинам, должно быть, очень скучно жить без войны?

– Господин мой, как раз после той войны, в которой мы победили пришлых врагов, у нас была другая война, междоусобная. Люди грызлись между собой, как собаки.

– Отчего же это случилось?

– У короля, брата моего, был еще брат-близнец. По нашим обычаям из близнецов оставляют в живых только одного – сильнейшего. Но мать короля спрятала своего другого ребенка, того, что был слабее, – сердце ее болело по нем. Это и есть наш теперешний король, Твала. Я прихожусь ему младшим братом, но только по отцу; матери у нас разные.

– Ну, что же дальше?

– Мы были уже взрослыми юношами, когда умерли Кафа, отец наш, и брат мой Имоту. Старший из близнецов был провозглашен королем и некоторое время благополучно царствовал. У него родился сын от его любимой жены. Когда этому ребенку минуло три года, настал страшный голод по всей стране. Это случилось как раз после великой войны; пока она продолжалась, никто не жал и не сеял, и потому настал голод. Народ стал роптать и всякий озирался по сторонам, точно голодный лев, ища, кого бы ему растерзать. Тогда Гагула, грозная и мудрая колдунья, не умирающая во веки веков, вещала народу, что король Имоту – не король. А Имоту страдал в это время от раны и лежал в своей хижине без движения. Потом Гагула пошла и привела Твалу, брата моего и брата-близнеца короля, которого она скрывала с самого его рождения в горах и пещерах. Она сорвала с него пояс и показала кукуанскому народу изображение священного змея, обвившего его стан (так обыкновенно отмечают у нас при рождении старшего королевского сына), и громко возопила: «Смотрите, вот наш король! Я берегла его для вас до самого нынешнего дня». А так как народ совсем обезумел от голода и лишился рассудка и познания истины, то он и принялся кричать: «Король! король!» – Но я знал, что это неправда, ибо Имоту, брат мой, был старший из близнецов, а следовательно, законный король! Шум был в полном разгаре, когда Имоту, несмотря на то что был совсем болен, кое-как притащился из своей хижины, опираясь на руку своей жены; за ним прибежал его маленький сын, Игноси (молния). «Это что за шум? – спросил он. – Зачем вы кричите: „Король! король!"» – Тут Твала, брат его, подбежал к нему, схватил его за волосы и вонзил ему свой нож в сердце. Народ переменчив и всегда готов боготворить восходящее солнце; а потому он начал сейчас же рукоплескать и кричать: «Твала король наш! Теперь мы видим, что Твала король!»

– А что же сталось с женой и сыном короля Имоту? Неужели Твала и их убил?

– Нет, господин мой. Когда она увидела, что супруг ее мертв, она страшно вскрикнула, схватила дитя и убежала. Через два дня она пришла к одному краалю, терзаемая голодом, но никто не сжалился над ней и не дал ей ни пищи, ни молока, зная, что король, супруг ее, умер: ибо люди ненавидят несчастных. Но в сумерках, перед наступлением ночи, одна маленькая девочка прокралась из селения и принесла ей поесть. Она благословила девочку и, прежде чем встало солнце, пошла в горы вместе со своим маленьким сыном. Там она, верно, и погибла, ибо с тех пор никто не видел ни ее, ни малютку Игноси.

– Так этот мальчик был бы теперь настоящим королем кукуанского народа, если бы он был жив?

– Да, господин мой, священный змей обвивает его стан. Если он жив, он наш король, но увы!.. он уже давно умер… Смотри! – И он указал мне внизу, в равнине, большую группу хижин, окруженных общей изгородью, вокруг которой шел, кроме того, глубокий ров. – Вот тот самый крааль, где видели в последний раз супругу Имоту с малюткой Игноси. Здесь будем мы ночевать эту ночь, если вы только спите на земле, о дивные! – прибавил он неуверенно.

– Когда мы с кукуанцами, мы делаем то же, что и кукуанцы, друг мой Инфадус, – сказал я величественно.

Затем я повернулся, желая сказать несколько слов Гуду, мрачно выступавшему позади, и, к удивлению, наткнулся на Омбопу, который шел за мной по пятам и, очевидно, слушал с величайшим интересом наш разговор с Инфадусом. Выражение его лица меня поразило: он был похож на человека, который старается изо всех сил вспомнить что-то давно забытое и отчасти в этом успевает.

Как только мы тронулись в путь, Инфадус сейчас же отправил гонца, чтобы предупредить о нашем прибытии ближайший крааль; кстати сказать, все военные силы этого крааля были под его начальством. Посланный пустился бежать с необычайной быстротой, причем Инфадус заверил меня, что он будет бежать с такой скоростью до самого крааля, так как воины кукуанского племени постоянно упражняются в беге. Скоро мы убедились на деле, что извещение дошло по назначению. Когда нам осталось не больше двух миль до крааля, мы увидели, что один отряд воинов за другим выходит из ворот и направляется нам навстречу.

Сэр Генри положил руку на мое плечо и заметил, что нас, кажется, ожидает весьма горячий прием. Тон его голоса тотчас же привлек внимание Инфадуса.

– Не тревожьтесь, владыка, – сказал он поспешно. – В моей груди не таится злого умысла. Этот отряд состоит под моим начальством и теперь идет сюда по моему приказанию, чтобы приветствовать вас.

Я небрежно кивнул в знак согласия, хотя в душе чувствовал себя не совсем ловко.

Недалеко от ворот крааля начинался длинный пригорок, доходивший до самой дороги; на этом пригорке построились отряды воинов. Великолепное это было зрелище, когда отряды (в каждом было по триста человек) быстро всходили на пригорок и занимали свои места, сверкая копьями и потрясая развевающимися перьями. Когда мы подошли к пригорку, из крааля вышло уже двенадцать отрядов, то есть всего три тысячи шестьсот человек, и расположились вдоль дороги. Наконец мы поравнялись с первым отрядом, и каково же было наше изумление, когда мы увидели, что весь этот отряд как на подбор состоял из великолепнейших молодцов: я таких в жизнь мою не видывал! То были воины зрелого возраста, по большей части лет около сорока, и все огромного роста и богатырского сложения. На головах у них развевались точно такие же тяжелые черные перья, как у наших спутников. Вокруг пояса и правого колена у каждого было целое кольцо белых бычьих хвостов, висевших наподобие бахромы, а на левой руке – по круглому щиту, вершков около двадцати в поперечнике. Это были прелюбопытные щиты, сделанные из железных, тонко выкованных пластинок, обтянутых бычьей шкурой молочно-белого цвета. Вооружение каждого воина было несложно, но очень внушительно. Оно состояло из короткого, очень тяжелого, обоюдоострого копья с деревянной рукояткой и предназначалось не для метания, а для рукопашной битвы, так же как и зулусские бангваны, то есть колющие ассегаи. Раны, наносимые этим оружием, ужасны. Кроме того, у каждого воина было по три больших двухфунтовых ножа, из которых один заткнут за поясом, а два остальных прикреплены на внутренней стороне щита. Ножи эти называются у кукуанцев толлаи соответствуют метательным ассегаям зулусов. Кукуанские воины очень метко попадают ими в цель на расстоянии пятидесяти шагов и имеют обыкновение осыпать врага целым градом этих ужасных ножей, когда дело доходит до рукопашной битвы.