Генри Хаггард - Копи царя Соломона

Женская фигура, совершенно обнаженная, отличалась замечательной, хотя несколько суровой красотой: к несчастью, черты ее сильно пострадали от времени. Из ее головы вырастали по бокам рога полумесяца. Обе мужские фигуры были покрыты драпировками и поражали ужасающим безобразием, особенно тот истукан, что стоял справа: у него была совершенно дьявольская харя. Черты другого имели совершенно спокойное выражение, но это-то спокойствие и казалось ужасным. То было спокойствие нечеловеческой жестокости, которую, как заметил сэр Генри, древние приписывали существам, имеющим власть творить добро, но взирающим на человеческие страдания совершенно равнодушно. Ужасную троицу составляли эти исполины, вечно сидящие в своем величавом уединении, вечно взирающие на далекую равнину своими каменными глазами… Пока мы их рассматривали, нами снова овладело жгучее любопытство, и ужасно захотелось узнать, кто соорудил этих идолов, выкопал шахту и проложил дорогу. И вдруг мне вспомнилось, что под конец своей жизни Соломон впал в идолопоклонство и почитал разных богов, из которых я помнил имена только трех: Ашторет, богини сидонской, Кемоса, бога моавитянского, и Милькома, бога аммонитянского. Я заметил моим спутникам, что эти фигуры, может быть, и представляют этих самых богов.

– Гм… – промычал сэр Генри, который был человек очень образованный, так как окончил курс в университете и получил ученую степень по классическим наукам, – очень может быть. Евреи называли именем Ашторет финикийскую Астарту, а финикияне вели обширную торговлю во времена Соломона. А Астарту, впоследствии греческую Афродиту, всегда изображали с полумесяцем на голове, как и у этой женской фигуры. Может быть, эти статуи соорудил какой-нибудь финикиянин, управлявший копями. Кто знает?

Не успели мы достаточно насмотреться на эти необыкновенные останки отдаленной древности, как пришел Инфадус. Он приветствовал Безмолвных своим копьем и спросил нас, хотим ли мы немедленно идти в «Обитель Смерти» или подождем до окончания полуденной трапезы. Если мы готовы идти сейчас, Гагула согласна указывать нам дорогу. Мы объявили, что предпочитаем идти сейчас, и я предложил взять с собой провизии на тот случай, если мы замешкаемся в копях. А потому носилки Гагулы были сейчас же принесены куда следует, и она вылезла оттуда, а Фулата взяла корзинку и уложила в нее немного вяленого мяса и пару тыквенных бутылок, наполненных водой. Прямо против нас, позади каменных исполинов, поднималась высокая скала, которая образовала сначала отвесную стену, а потом все отклонялась и отклонялась, пока не превращалась в подножие снеговой вершины, вздымавшейся на три тысячи футов над нами. Как только Гагула вылезла из своих носилок, она взглянула на нас со зловещей усмешкой и сейчас же заковыляла в сторону горы, опираясь на клюку. Мы последовали за ней и скоро подошли к узкому входу, увенчанному массивной аркой и напоминающему вход в галерею какого-нибудь рудника. Здесь ждала нас Гагула, все с той же зловещей усмешкой на своем ужасном лице.

– Ну, белые жители светлых звезд, – пропищала она, – ну, великие воины Инкубу, Богван и премудрый Макумацан, готовы ли вы? Вот я пришла, чтобы исполнить повеление моего короля и господина и указать вам хранилище сияющих камней.

– Мы готовы, – отвечал я.

– Хорошо, хорошо! Укрепите сердца ваши, дабы перенести то, что вы увидите. А ты, Инфадус, предавший своего господина, тоже идешь с нами?

Инфадус мрачно нахмурился и отвечал:

– Нет, я останусь здесь, мне не подобает туда входить. А ты, Гагула, прикуси свой язык да смотри береги белых вождей. Ты мне за них отвечаешь: если упадет хоть один волос с головы одного из них, ты сейчас же умрешь, какая ты ни на есть колдунья. Слышишь?

– Слышу, Инфадус; ты всегда любил страшные слова; я помню, как ты еще ребенком грозил своей собственной матери. Это было недавно. Не бойся, не бойся, ведь я только для того и живу, чтобы исполнять королевскую волю. Я видела немало королей на своем веку, Инфадус, и долго исполняла их желания, так долго, что наконец и они все стали делать по-моему. Ха-ха-ха! Вот я пойду и взгляну на них еще раз, да, уж кстати, и на Твалу! Пойдемте, пойдемте, вот и лампа готова! – И она вытащила из-под своей меховой одежды большую тыкву, наполненную маслом и снабженную светильней.

– Идешь ты с нами, Фулата? – спросил Гуд на своем невозможном кукуанском языке, которому он учился последнее время у этой молодой особы.

– Я боюсь, господин мой, – отвечала она робко.

– Ну так давай мне корзину.

– Нет, господин мой, куда ты ни пойдешь, я всюду пойду за тобой!

Без дальних разговоров Гагула углубилась в открывшийся перед нами туннель, настолько широкий, что два человека могли свободно идти в нем рядом, но совершенно темный. Старуха кричала нам, чтобы мы не отставали, и мы шли на ее голос не без некоторого страха и трепета, которые ничуть не уменьшились, когда мы внезапно услышали шелест невидимых крыльев.

– Это что такое? – вдруг вскрикнул Гуд. – Что-то задело меня по лицу!

– Летучие мыши, – сказал я. – Ничего! Идите дальше.

Пройдя таким образом шагов пятьдесят, мы заметили, что в туннеле стало как будто светлее. Через минуту мы очутились в самом чудесном месте, которое когда-либо представлялось глазам человека на земле.

Представьте себе большой храм, который поднимается вверх футов на сто. Тогда вы получите некоторое понятие о размерах того огромного грота, в котором мы теперь стояли, с той разницей, что этот храм, воздвигнутый природой, был и выше, и просторнее всякого человеческого сооружения. Но его поразительные размеры были настоящими пустяками в сравнении с другими его чудесами. Во всю его длину высились ряды гигантских колонн, сделанных точно изо льда; на самом деле то были огромные сталактиты. Просто и описать невозможно, как поразительно прекрасны и величественны были эти полупрозрачные колонны! Некоторые из них были не меньше двадцати футов в поперечнике у своего основания, и, несмотря на такую толщину, они казались стройными и легкими, так высоко они вздымались, упираясь в отдаленные своды грота. Другие находились еще в периоде образования: эти еще незаконченные сталактиты стояли на каменном полу, точно полуразрушенные колонны какого-нибудь древнегреческого храма, а над ними в страшной вышине смутно виднелись гигантские ледяные сосульки. Процесс образования сталактитов [10]совершался перед нами воочию: мы слышали, как звенели водяные капли, падая сверху на неоконченные колонны. На некоторые из этих колонн падало по одной капле в течение двух-трех минут. Вот где интересно было бы вычислить, сколько времени требуется на образование одной колонны ну, скажем, футов около восьмидесяти вышиной и десяти в диаметре. Что этот процесс совершался с неимоверной медленностью, доказывает следующее обстоятельство. На одной из колонн мы заметили грубый рисунок, представлявший собой мумию, у изголовья которой сидело нечто вроде египетского божества; без всякого сомнения, его сделал какой-нибудь житель древнего мира, работавший в копях. Это произведение искусства находилось на той высоте, на которой обыкновенно изощряются всякие шалопаи, – будь они финикияне или британцы – все равно, – желающие увековечить свое имя в ущерб великим произведениям природы, то есть футов на пять от земли; а между тем в то время как мы видели эту колонну (что было, вероятно, через три тысячи лет после того, как был сделан рисунок), она была только восьми футов вышиной, и образование ее все еще продолжалось. По этому расчету выходит, что нужно целую тысячу лет на образование одного фута и сто лет на образование вершка с небольшим такой колонны.