Торквато Тассо - Освобожденный Иерусалим

«На легкий, – говорит, – корабль садись
И в Грецию плыви; мне пишет некто,
В обман меня ни разу не вводивший,
Что юного героя царской крови
Прибытия на днях там ожидают;
Он – датский принц, примкнуть желает к нам
И за собой из стран оледенелых
Ведет людей вооруженных много.

Быть может, хитрый, лживый грек домой
Вернуть его захочет иль направить
Подалее от нас, в другие страны;
Моих желаний верный исполнитель
И истины орудие, ты должен
Ему представить выгоды наглядно;
Скажи, что я зову его сюда,
Что, медля, он своей рискует славой.

Но сам за ним отнюдь не уезжай:
При властелине греческом останься
И побуждай его нам поскорее
Обещанную помощь оказать».
В путь Генрих отправляется, снабженный
Наказами и письмами героя;
Готфрид же, успокоившись немного,
Вкушать желанный отдых начинает.

Аврора перед солнцем ворота
Востока отворяет; воздух полон
И треска барабанов, и раскатов
Военных труб: всё в радостном движенье.
Замахнувшей земле сулящий влагу
Небесный гром не так приятен смертным,
Как этим стосковавшимся бойцам
Призывные приятны были звуки.

В пылу неудержимого порыва
Воители стекаются толпами
На бранный клич, и каждый поспешает
Отряда своего пополнить строй.
И вот уж в боевом порядке войско;
Шумя, знамена воздух рассекают,
И между ними реет, торжествуя,
Креста святого стяг, залог победы.

Часть своего пути свершило солнце,
Его лучи ударили на войско,
И в блестках ослепительных горят,
Как светочи, блестящие доспехи.
Огнем наполнен кажется весь воздух;
Оружия веселое бряцанье
И ржанье застоявшихся коней
Разносятся далеко по равнине.

Военачальник мудрый все предвидел,
Обдумал все и всем распорядился,
И конница уже повсюду рыщет,
Окрестности осматривая зорко;
А землекопы заняты своим:
Уравнивают тщательно дороги,
Рвы до краев землею засыпают
И делают свободными проходы.

На свете нет такой враждебной силы,
Такого вала нет, потока, леса,
Которые могли б остановить
Движение стремительного войска.
Так царь всех рек, волну вздымая в гневе,
Равнину предает опустошенью:
Тогда уж ни плотины, ни запруды
Могучего разлива не удержат.

Властитель Триполи один имел
И деньги, и солдат, и укрепленья,
Один им противостоять был в силах,
Но нанести удар он не решился.
Трусливо укрываясь за стенами,
Он хочет мир подарками купить.
Готфрид ему условия диктует
И принимает в подданство его.

С горы Сеира, той, чей склон восточный
Господствует над городом святым,
Во множестве спустились христиане;
Несут мужчины, женщины и дети
Дары завоевателям. С восторгом
Глядят на избавителей и братьев,
Рассматривают их вооруженье
И верный путь указывают войску.

Готфрид в пути все берега морского
Старается держаться. Там, он знает,
Стоит дозором дружественный флот,
Надежная поддержка и подмога.
Лишь для него вся жатва золотится
На островах; лишь для него Хиоса
И Крита виноград созревший рдеет,
И этим он вполне обязан флоту.

Под тяжестью судов вздыхает море,
И пенится под веслами волна.
Нет больше здесь приюта сарацину:
Он всюду встретит рабство или смерть.
Венецианцы, бритты, генуэзцы,
Французы, сицилийцы и голландцы
Морские флаги выслали сюда,
И из-за них морской не видно глади.

Одним порывом движимы те флоты,
Одни их с войском связывают узы.
Добытые на разных берегах,
Они ему припасы доставляют.
Меж тем Готфрид уже успел вступить
В пределы иноверческих владений
И быстро приближается к местам,
Святою кровью Бога орошенным.

Но, вестница и правды и неправды,
Молва распространяет слух повсюду
О том, что христиане уж в походе
И что уж их нельзя остановить.
Высчитывает силы их она,
Достойнейших вождей перечисляет
И, в ужас похитителя ввергая,
Сулит ему злосчастнейший удел.

Боязнь беды мучительней гораздо
Беды самой сердца приводит в трепет.
Встревоженное ухо жадно ловит
Пустые, непроверенные вести
И мрачное смятенье вносит в души.
Невнятный, смутный ропот переходит
Из города в деревни и обратно,
Печали и тревоги умножая.

Меж тем тиран уже лелеет в сердце
Намерения злые. Аладином
Его зовут. Недавно власть похитив,
От страха он не ведает покоя.
Жесток он от рождения, но годы
Смягчили нрав его. Теперь воскресли
В нем старые заботы: и врагов
Боится он, и подданным не верит.

В одном и том же городе живут
Два разные народа разной веры:
Числом преобладают христиане,
Но сила вся в руках магометан.
Когда глава Солима Аладин
Престол здесь учредил, неверным сделал
В налогах он большое облегченье,
Излишек же взвалил на христиан.

Сугубый страх их ненависти в нем
Сугубую жестокость пробуждает.
Доныне так еще не пламенела
И крови так не жаждала она.
Змея, окоченевшая от стужи,
К весне вреднейшей тварью оживает;
Как ни смирен, ни кроток лев ручной,
Он дикого ужасней, раздраженный.

«Я вижу ясно, – говорит тиран, —
Неверных подавляемую радость;
Их наши злополучия питают,
Слезам же улыбаются они.
На жизнь мою, быть может, посягая,
Они куют измену втихомолку
Иль ожидают случая внезапно
Впустить сюда своих названных братьев.

Нет, козни их разрушу я, свой гнев
В крови их потушу и этой кровью
Залью Солим; у матерей в утробе
Младенцев нерожденных уничтожу.
Сожгу дома и храмы их, и вот,
Где будут их костры – на этом Гробе
Святыни их; среди молитвословий
Жрецы как жертвы первые падут».

Так нечестивец думает, однако
Злой умысел не переходит в дело;
Но если он щадит невинность, в этом
Не жалость выражается, а трусость.
Страх будит ярость в нем, а пущий страх
Ее смиряет снова. Он боится
Закрыть пути к переговорам мирным
И рассердить сильнейшего врага.

Так варвар пыл обуздывает свой —
Иной исход дает ему, вернее.
Деревни разоряет он, стирает
С лица земли лачуги бедняков;
Все предает огню, не оставляя
Ни пищи христианину, ни крова.
Ручьи он даже портит и колодцы,
Примешивая яд к воде здоровой.