Генри Джеймс - Европейцы (сборник)

– Тебе пироги и пышки, а мне синяки и шишки? – Мод отодвинула стул, взяла свои старенькие перчатки, но, натягивая их, не забывала ни о своем приятеле, ни о своей обиде. – Я не верю, – проговорила она наконец, – будто там вообще что-то есть или когда-либо было.

– Ой-ой-ой! – рассмеялся Байт.

– Ничего там нет, – добавила она, – «за этим», никаких ужасов.

– Предположим. Значит, ты продолжаешь считать, – сказал Байт, – что учиненное этим беднягой целиком на мне? Да, коли так, плохи мои дела.

Она поднялась и, стоя перед ним, разгладила последние складочки на перчатках.

– И коли так, мы – если взять круг пошире – тоже среди героев пресловутого «кирпича».

– Мы – нет, во всяком случае, в том, в чем это касается нас самих. Мы – зрители. – И он тоже поднялся. – Зрителям надо позаботиться о себе самим.

– Что и говорить. Бедняжки! – вздохнула Мод. И так как он стоял с таким видом, будто ждет от нее еще чего-то, она прояснила свою позицию – а позиция ее теперь заключалась в том, чтобы помучить его чуть-чуть: – Если ты знаешь о нем то, чего она не знает, и я тоже, так она знает – и я тоже – много такого, чего не знаешь ты.

– Конечно, если речь как раз о том, что я пытаюсь извлечь из тебя. Ты что, боишься – я это продам?

Но даже эта шпилька, которую она в полной мере оценила, не произвела на нее впечатления.

– Значит, ты решительно ничего мне не скажешь?

– То есть, если я скажу тебе, ты скажешь мне?

Мод ответила не сразу, соображая:

– Пожалуй… да, но только на этом условии.

– О, тогда тебе не о чем беспокоиться, – заявил Говард Байт. – Я просто не могу, голубчик мой, не могу. И вообще, если это выйдет наружу…

– Вот я и подожду, когда выйдет. Но должна тебя предупредить, – добавила она, – мои факты наружу не выйдут. Ни за что.

Он ответил не сразу, взвешивая:

– Почему же ни за что, если натиск на нее продолжается? Возможно, даже сейчас. Почему, если она принимает и других?

Ах так! Мод тоже успела все хорошенько обдумать.

– Она-то их принимает, да они не способны принять ее. Другие! Они вроде этих твоих – долдонов. Другие не поймут, другие не в счет, они не существуют. – И она направилась к выходу. – Нет никаких других.

И с этими словами Мод открыла дверь, чтобы выйти на улицу, не поведя и бровью, когда Говард, догнавший ее, объявил в ответ, что второй такой, как она, конечно же, во всем свете не сыщешь; но не успели они ступить и шагу, как последнее ее утверждение оказалось полностью опровергнутым. Тот другой, которого они выкинули из памяти, так-таки никуда не делся, и теперь ими напрочь забытый, явно повсюду их разыскивавший и каким-то верхним чутьем разыскавший, в лице Мортимера Маршала, преградил им путь.

Он входил, а они выходили, и его «Я так и знал, что где-нибудь на вас наскочу», с невозмутимым простодушием брошенное им в лицо, произвело на них – мгновение спустя – такое впечатление, как если бы перед ними вдруг разостлали огромный пушистый ковер в цветах и узорах, приглашая на него ступить; и в них заговорила совесть. Ответный их возглас вряд ли мог, по ощущению Мод, сойти за радушное приветствие, и, лишь увидев, как это безразличие, в свою очередь, остудило бедного джентльмена, Мод вдруг поняла, до какой степени они с Байтом были все это время поглощены друг другом. И все же физиономия Маршала, пока они, застряв в дверях, уклончиво молчали, не предлагая ему ни вернуться вместе в закусочную, ни отправиться куда-либо в другое место, – физиономия эта, маячившая перед ними в ожидании обещанных Байтом указаний, чем-то похожая на нарядную бонбоньерку, мелковатую и удобную только своей плоскостью, – вызвала в памяти нашей героини сладкие мечты, которые ее спутник навеял бедному джентльмену в их последнюю встречу, и это сразу несколько изменило – в сторону сочувствия при всей его глупости – ее отношение к нему: ведь Байт и на ее счет позволял себе забавляться. На какой-то миг она ощутила себя союзницей их незваного гостя и в порыве добрых чувств, уже не раздумывая, повернулась к Байту.

– А вот и твой неуемный претендент, – сказала она, – на вакансию, которая теперь так кстати открылась.

– Я осмелился, – сразу оживился мистер Маршал, – прийти, чтобы напомнить вам – время не ждет.

Байт окинул его несколько двусмысленным взглядом:

– Боитесь, как бы вам не перебежали дорогу?

– Свято место пусто не бывает.

– Мистер Маршал полагает, – Мод снова выступала его рупором, – что оно, пожалуй, чересчур стремительно освободилось.

Мистер Маршал не замедлил оценить – в свойственной ему широкой открытой манере – помощь, которую она оказала ему своей находчивостью.

– Да, я, знаете ли, хочу попасть на газетную полосу, прежде чем что-нибудь еще произойдет.

– А что, – осведомился Байт, – вы боитесь, может произойти?

– Мало ли что. – Он улыбнулся. – Я сам – разве вы не понимаете? – сам хочу произойти. Первым.

Тут и Мод Блэнди невольно впала, разъясняя своему приятелю, в тот же сладкий полупросительный тон:

– Да уж, произведи его. Что тебе стоит его произвести!

– Пожалуйста! Что вам стоит меня произвести, – подхватил Мортимер Маршал.

Они стояли все вместе там, где остановились, держа свой странный тройственный совет, и из-за его необычного тона и числа участников любому прохожему, слуха которого он коснулся, представлялись, надо полагать, людьми, обсуждающими не только вопросы, подвластные паркам, но и, несомненно, разыгрывающими нечто вроде встречи этих грозных сил. «Произвести-произвести!» – мрачным эхом повторял Байт, словно от этого возгласа зависело нечто судьбоносное. Однако исполнение сего желания было столь же далеко, как и возможность для Байта хоть что-то возразить, так как к его голосу присоединился другой, вначале далекий и еле слышный, и, внеся зловещую ноту, заглушил все остальное. Он прорвался сквозь грохот проезжих улиц, со стороны Флит-стрит; вслушиваясь, наши собеседники обменялись взглядами. Вслед за тем они определили – кричат на Стрэнде, а секунду спустя в вечернем воздухе вновь разнеслось:

– Возвращение Бидел-Маффета! Потрясающая сенсация!

Потрясающая, ничего не скажешь! Настолько потрясающая, что все трое побледнели, как побледнели в тот, другой раз, когда на том же месте услышали ту, другую весть, а теперь, ошеломленные, долго стояли неподвижно и молча в ожидании, прежде чем выкрик, мгновенно размножившийся, снова достиг их слуха.

– Возвращение?..

– Из мертвых – вот те раз! – Бедняга Маршал не мог унять дрожь.

– Значит, он не?.. – запнулась от изумления Мод, вместе с ним адресуясь к Байту.

Но сей гениальный молодой человек явно был столь же сильно поражен.

– Как, он жив? – вырвалось у него чуть ли не с долгим радостным стоном, в котором прозвучавшее в первый миг восхищение пополам с удивлением тут же уступило чувству комического. И Говард Байт безудержно – собеседникам, пожалуй, показалось, даже истерически – расхохотался.