Эдвард Бульвер-Литтон - Мой роман, или Разнообразие английской жизни

– Со всею покорностью, сэр, отвечал Рандаль: – я осмеливаюсь думать, что есть совершенно другие причины, почему лорд л'Эстрендж, при всех своих талантах, которых вы, без всякого сомнения, должны быть проницательный судья, никогда бы не был способен к государственной службе.

– Это почему? быстро спросил Эджертон.

– Во первых, потому, отвечал Лесли, с лукавым видом: – что частная жизнь представляет ему множество выгод. Во вторых, лорд л'Эстрендж, кажется мне таким человеком, в организации которого чувствительность занимает слишком большую долю для того, чтобы вести жизнь практического человека.

– У вас, мистер Лесли, очень проницательный взгляд, сказал Одлей, с некоторым восхищением: – слишком острый для молодого человека, как вы. – Бедный Гарлей!

Мистер Эджертон произнес последние два слова про себя.

– Знаете ли что, молодой мой друг, снова начал он, не позволив Рандалю сделать возражение: – я давно собираюсь поговорить с вами о деле, которое исключительно касается только нас двоих. Будем откровенны друг с другом. Я поставил вам на вид все выгоды и невыгоды выбора, предоставленного вам. Получить степень с такими почестями, какие, без всякого сомнения, вы бы заслужили, сделаться членом университета и, при тех аттестатах, которые так много говорят в пользу ваших талантов, занять кафедру – это была для вас одна дорога. Вступить немедленно в государственную службу, руководствоваться моею опытностью, пользоваться моим влиянием, не упускать из виду падения или возвышения партии и также извлекать из этого существенную пользу – это была другая дорога. Вы избрали последнюю. Но, сделав этот шаг, вы, вероятно, имели в виду еще что нибудь, и, объясняя мне причины, по которым избираете эту дорогу, вы умолчали об этом.

– Что же это такое, сэр?

– Вы, может статься, рассчитывали на мое богатство, в случае, если избранная вами дорога не принесет ожидаемых выгод. Скажите мне, правда ли это, и скажите откровенно, без всякого стыда. Иметь это предположение весьма естественно для молодого человека, происходящего от старшей отрасли дома, наследницей которой была моя жена.

– Сэр! вы оскорбляете меня, сказал Рандаль, отвернувшись в сторону.

Холодный взгляд мистера Эджертона следил за движением Рандаля. Лицо молодого человека скрывалось от этого взгляда; он остановился на фигуре, которая так же часто изменяла себе, как и самое лицо. При этом случае Рандаль успел обмануть проницательность Эджертона: душевное волнение молодого человека можно было приписать или благородной душе, или же чему нибудь другому. Эджертон, как будто не обращая на это внимания, продолжал протяжным голосом:

– Раз и навсегда должен сказать вам, – сказать ясно и определительно, чтоб вы не рассчитывали на это; рассчитывайте на все другое, что могу я сделать для вас, и простите меня, если я иногда довольно грубо подаю вам совет и строго сужу ваши поступки: припишите это моему искреннему участью в вашей карьере. Кроме того, прежде чем решимость ваша сделается непреложною, я бы желал, чтоб вы узнали на практике все, что есть неприятного и трудного в первых шагах того, кто, без всякого состояния и обширных связей, пожелает возвыситься в общественной жизни. Я не хочу, и даже не могу считать ваш выбор решительным, по крайней мере до конца следующего года: до тех пор имя ваше все еще будет оставаться в университетских списках. Если, по прошествии этого срока, вы пожелаете возвратиться в Оксфорд и продолжать медленную, но самую верную дорогу к отличию, я нисколько не буду препятствовать вашему желанию. Теперь дайте мне вашу руку, мистер Лесли, в знак того, что вы прощаете мое прямодушие; мне пора одеваться.

Рандаль, с лицом, все еще обращенным в сторону, протянул руку. Мистер Эджертон, подержав несколько секунд, опустил ее и вышел из комнаты. Рандаль повернул лицо вместе с тем, как затворилась дверь. На этом мрачном лице столько отражалось злобного чувства и столько скрытности, что предположения Гарлея оправдывались вполне. Губы его шевелились, но без всяких звуков; потом, как будто пораженный внезапной мыслью, он пошел за Эджертоном в залу.

– Сэр, сказал он: – я забыл вам сказать, что, на возвратном пути из Мэйда-Гилл, я принужден был укрыться от дождя под каким-то навесом и там встретился с вашим племянником Франком Гэзельденом.

– Право! сказал Эджертон, весьма равнодушно. – Прекрасный молодой человек! служит в гвардии. Очень жаль, что брат мой имеет такие устарелые понятия о политике: ему бы непременно должно было определить своего сына в Парламент, под мое руководство: я мог бы выдвинуть его. Прекрасно…. что же говорил вам Франк?

– Он убедительно просил меня к себе. Я помню, что вы некогда предостерегали меня от слишком короткого знакомства с людьми, которым не предстоит самим прокладывать дорогу к счастью.

– Потому, что эти люди более или менее бывают ленивы, а леность – заразительна. Действительно, я бы и теперь не советовал вам сближаться с молодым гвардейцем.

– Значит, сам не угодно сэр, чтобы я побывал у него? Мы были хорошими друзьями в Итоне; и если я решительно стану уклоняться от подобных предложений, не подумает ли он, что вы….

– Я! прервал Эджертон: – ах да, весьма справедливо: мой брат может подумать, что я чуждаюсь его: это довольно глупо. Поезжайте к молодому человеку и просите его сюда. Все же я не советую вам сближаться с ним.

И мистер Эджертон вошел в свою уборную.

– Сэр, сказал камердинер: – мистер Леви желает вас видеть: говорит, что явился сюда по-вашему назначению; а мистер Гриндерс только что приехал из деревни.

– Впусти сюда сначала Гриндерса, сказал Эджертон, опускаясь на стул. – Ты можешь остаться в приемной: я оденусь без тебя. Мистеру Леви скажи, что я увижусь с ним через пять минут.

Мистер Гриндерс был управляющий Одлея Эджертона.

Мистер Леви был человек прекрасной наружности; в петличке его фрака всегда торчала камелия; ездил он в своем кабриолете, имел прекрасную лошадь, которая стоила не менее 200 фунтов; он известен был всем молодым фэшионебельным людям и считался родителями этих молодых людей за самого опасного товарища для своих возлюбленных сынков.

В то время, как гости собирались в гостиных, мистер Эджертон рекомендовал Рандаля Лесли своим избранным друзьям тоном, представлявшим разительный контраст с холодным и увещательным тоном, который был обнаружен во время откровенной беседы дяди и племянника в библиотеке. Рекомендация совершалась с той искренностью и тем снисходительным уважением, которыми люди, занимающие высокое положение в обществе, стараются обратить внимание на людей, желающих занять современем такое же положение.