Эдвард Бульвер-Литтон - Мой роман, или Разнообразие английской жизни

– Если вы можете догадаться, Гэлен, то, сделайте милость, скажите мне, возразил Гарлей, выслушав каждое слово, как будто он стоял на противоположной стороне галлерея, устроенной по всем правилам акустики.

– Я одно только скажу вам, отвечала, Гэлен, улыбаясь непринужденнее обыкновенного и в то же время, отрицательно качая своей маленькой головкой:– я не люблю ни войны, ни воинов.

– В таком случае, сказал Гарлей, обращаясь к Гэлен: – я еще раз должен спросить вас, обвиняющая себя Беллона, – неужели это происходить от жестокосердия, этой душевной наклонности, которой так легко покоряются все женщины?

– От двух и еще более натуральных наклонностей, отвечала Виоланта, заключая свои слова музыкальным смехом.

– Вы приводите меня в крайнее недоумение. Какие же могут быт наклонности? спросил Гарлей.

– Сожаление и восхищение: мы сожалеем слабых и беззащитным и восхищаемся храбрыми.

Склонив голову, Гарлей оставался безмолвным.

Лэди Лэнсмер нарочно прекратила разговор с Риккабокка, чтобы послушать суждения его дочери.

– Очаровательно! вскричала она. – Вы превосходно объяснили то, что так часто приводило меня в недоумение. Ах, Гарлей, я очень рада, что сатира твоя поражена таким слабым оружием; ты не находишься даже отвечать за это.

– Решительно нет. Я охотно признаю себя побежденным; я от души рад, что имею право на сожаление синьорины, с тех пор, как рыцарский меч мой покойно висит на стене и как я уже не могу, по профессии своей, иметь притязания на её восхищение.

Сказав это, Гарлей встал и посмотрел в окно.

– Вот это кстати: сюда идет более страшный диспутант, который непременно вступит в состязание с моей победительницей, – человек, которого профессия заменит всю романтичность военного поля и крепостной осады.

– Кто это? наш друг Леонард? сказал Риккабокка, в свою очередь бросая взгляд в окно. – Правда, совершенная правда. Квеведо весьма остроумно замечает, что с тех пор, как развилось книгопечатание и распространилось требование на книги, чувствуется весьма сильный недостаток в свинце на ружейные пули.

Через несколько секунд вошел и Леонард. Гарлей послал к нему лакея лэди Ленсмер с запиской, которою предварил его о встрече с Гэлен. При входе в гостиную Гарлей взял его за руку и подвел его к лэди Ленсмер.

– Вот друг мой, о котором я говорил вам. Полюбите его так, как любите меня; и потом, едва дозволив графине выразить, в напыщенных фразах, довольно холодный привет, он увлек Леонарда к Гэлен.

– Дети, сказал он нежным голосом, отзывавшимся в глубине сердец молодых людей: – сядьте вон там и поговорите о прошедшем. Синьорина, позвольте предложить вам возобновление нашего диспута, по поводу не совсем для меня понятного метафизического предмета. Посмотрите, не найдем ли мы источников для сожаления и восхищения более привлекательных в сравнении с войной и воинами.

И Гарлей отвел Виоланту к окну.

– Вы помните, что Леонард, рассказывая вам вчера свою историю, упомянул, как вы полагали, слегка, о маленькой девочке, которая была ему спутницей во время его самых тяжких испытаний. Помните, когда вы хотели узнать от него несколько более об этой девочке, я прервал вас и сказал: «вы увидитесь с ней в самом непродолжительном времени и тогда сами можете пораспросить ее». Теперь скажите мне, что вы думаете о Гэлен Дигби? Тихонько…. говорите потише. Впрочем, слух у Гэлен не так остер, как у меня.

– Неужели это и есть прекрасное создание, которое Леонард называл своим гением-хранителем? О, какое милое, невинное личико! она и теперь кажется тем же гением-хранителем!

– Вы так думаете, сказал Гарлей, весьма довольный похвалою и тою, кто произнес эту похвалу: – ваше мнение совершенно справедливо. Гэлен, как видите, не слишком сообщительна. Но прекрасные натуры все то же, что и прекрасные поэмы. Один взгляд на две первые строфы уже заранее говорит вам о красотах, которые ожидают впереди.

Виоланта внимательно смотрела на Леонарда и на Гэлен, в то время, как они сидели в отдалении. Леонард говорил, Гэлен слушала. И хотя первый из них, в повествования своем накануне, действительно слегка коснулся эпизода своей жизни, в которой принимала участие несчастная сиротка, – но, во всяком случае, сказано было весьма достаточно, чтоб пробудить в душе Виоланты высокое и трогательное чувство к прежнему положению молодых людей и, к счастью, какое они испытывали при этой встрече, – они, разлученные годами на беспредельном пространстве житейского моря и сохранившиеся от непогод и кораблекрушения. Слезы плавали в глазах Виоланты.

– Правду говорили вы, сказала она едва слышным голосом: вот это скорее может пробудить чувство сострадания и восхищения, нежели….

И Виоланта замолчала.

– Доскажите вашу мысль, синьорина. Неужели вы стыдитесь отступления?. Неужели вас удерживают от признания гордость и упрямство?

– Совсем нет. Напротив, я и здесь вижу борьбу и героизм – борьбу гения с злополучием, и героизм невинного ребенка, который участвовал в этой борьбе и утешал. Заметьте, в каком бы случае мы ни чувствовали сострадание и восхищение, им непременно должно предшествовать чувство более возвышенное, чем обыкновенное сожаление: тут непременно должен участвовать героизм.

– Гэлен еще до сих пор не знает, что значит слово «героизм», сказал Гарлей, и на его прекрасном лице изобразилась глубокая грусть: – вы должны передать ей значение этого слова.

«Возможно ли – подумал он, говоря эти слова – возможно ли, чтоб Рандаль Лесли пленил это создание с такой возвышенной душой? В этом хитром молодом человеке нет ни на волос героизма.»

– Ваш батюшка, сказал он вслух и пристально взглянул в лицо Виоланты: – ваш батюшка сказывал мне, что он часто видится с молодым человеком, почти одних лет с Леонардом. Впрочем, я никогда не считаю человеческий возраст по приходской метрике я, с своей стороны, должен сказать, что я считаю этого молодого человека за современника моего прадеда… Я говорю вам о мистере Рандале Лесли. Скажите откровенно, нравится он вам?

– Нравится ли он мне? повторила Виоланта протяжным голосом, как будто углубляясь за ответом в свою душу. – Нравится ли он…. конечно.

– Почему же? – спросил Гарлей голосом, в котором слышалась досада.

– Потому, что его посещения доставляют удовольствие моему неоцененному батюшке. Да, он нравится мне.

– Гм! И, конечно, он показывает вид, что вы нравитесь ему?

Виоланта засмеялась чистосердечным смехом. Она готова была отвечать: «Неужели для вас это кажется странным?» но уважение к Гарлею удержало ее. Эти слова казались ей дерзкими.

– Мне говорили, что он очень умен, начал Гарлей.

– И вам сказали правду.