Эдвард Бульвер-Литтон - Мой роман, или Разнообразие английской жизни

– Не бойтесь…. я еще сохраняю присутствие духа! пустите меня… Я cкоро ворочусь… и тогда (губы его дрожали)… тогда… мы поговорим о Гарлее.

Эджертон механически направил шаги через парк к дому Джона Эвенеля. Он подошел к двери; она была отворена; он стал звать – ответа не было; он поднялся по узкой лестнице и вступил в комнату покойницы. У дальнего конца кровати сидел Джон Эвенель; но он казался погруженным в глубокий, томительный сон. В самом деле, он поражен был на несколько часов параличен, – впрочем, не подозревал этого, точно там же, как не замечали этого и другие. Он был оставлен, чтобы охранять дом, – старик, сам ощущавший над собою действие леденящей смерти. Одлей подкрался к постели; он приподнял покрывало, которое наброшено было на бледное лицо покойницы. Кто в состоянии описать, что происходило с ним в ту минуту, корда он стоял тут? Но когда он вышел из комнаты и тихонько спустился с лестницы, он оставил за собою любовь и молодость, все надежды и радости семейной жизни оставил навсегда, навсегда.

Нора умерла в припадке беспамятства, произведя на свет ребенка. В предсмертном бреду она повторяла слова: «стыд, позор, презрение»; на руке её не было видно обручального кольца. Несмотря на нею силу горести, первою мыслию мистрисс Эвенель было снасти доброе имя покойной дочери, сохранит незапятнанною честь оставшихся в живых Эвенелей. Не будучи в состоянии плакать, от слишком тяжелого прилива отчаяния, она думала, придумала и составляла план для дальнейших действуй.

Джэн Ферфильд должна была взять к себе ребенка тотчас же, не дожидаясь рассвета, и воспитывать его вместе с своим. Марк должен был отправиться с нею, Потому что мистрисс Эвенель боялась от него нескромности в припадке столь сильного негодования. Сама мистрисс Эвенель намеревалась сделать с ними часть пути, с целеью напомнить им о необходимости строго хранить тайну. Но они не могли же возвратиться в Гэзельден с другим ребенком; Джэн должна была ехать в такое место, где бы ее никто не знал; обе ребенка стали считаться близнецами. И хотя мистрисс Эвенель была от природы сострадательной и любящей женщиной, хотя она как мать привязывались к детям, но за всем тем с некоторым неудовольствием смотрела она на ребенка Джэн и думала про себя: «Мы избавились бы всех хлопот, если бы тут был только один. Ребенок Норы мог бы тогда всю жизнь считаться ребенком Джэн.»

Гарлей очень удивился увидав Эджертона; еще более удивился он, когда Эджертон сказал ему, что он ожидает себе сильной оппозиции, что он не надеется иметь успеха в отношении Лэнсмера и потому намерен отказаться вовсе от своих притязаний. Он написал об этом графу; но графиня знала истинную причину его отказа и сообщила ее графу, так что, как мы видели уже в начале нашего повествования, дело Эджертона нисколько не потеряло, когда капитан Дашнор появился в местечке; а благодаря настояниям и ораторским способностям мистера Гэзельдена, Эджертон приобрел перевес двух голосов – Джона Эвенеля и Марка Ферфильда. Хотя первый и выехал не задолго из городка по совету медиков, и хотя, с другой стороны, болезнь, которая поразила его и сделала его смирным как дитя, – все-таки он сильно интересовался тем, как будут действовать синие, и готов был встать с постели, чтобы замолвить словечко в защиту своих убеждений В Лэнсмер-парке Одлею подали последнее письмо Норы. Почтальон принес его туда за час или за два до того, как он вышел. Обручальное кольцо упало на пол и подкатилось к ногам Одлея. И эти пылкие, страстные упреки, весь жар оскорбленной любви объясняли ему тайну возвращения Норы, её несправедливые подозрения, причину её внезапной смерти, которую он приписывал горячке, произведенной раздражительностью, беспокойством и усталостью. Нора вовсе не упоминала о ребенке, который уже готов был родиться, и не упоминала, может быть, с намерением. Получив это письмо, Эджертон не имел уже сил оставаться в деревенской глуши в уединении или в сообществе Гарлея. Он сказал на-отрез, что ему нужно ехать в Лондон, убедил Гарлея сопутствовать ему, и там, узнав от леди Лэнсмер, что похороны кончились, он открыл Гарлею страшную истину, что Норы нет уже на свете. Действие, произведенное этим известием на здоровье и душевное расположение молодого человека, было еще сильнее, чем ожидал Одлей, который, от глубокой сосредоточенной горести, перешел к томительному чувству раскаяния.

– Если бы не моя безразсудная страсть, отвечал великодушный Гарлей: – если бы не мои искательства, оставила ли бы она, свой мирный приют, оставила ли бы она свой родной город? Притом же борьба между чувством долга и любовью ко мне! Я это вполне понимаю! Но для меня она все-таки будет жить, как будто никогда не умирала!

– О, нет! воскликнул Эджертон, готовясь делать полное признание. – Поверь мне, она никогда не любила тебя. Да, да! будь уверен! Она любила другого, убежала с ним, может быть, вышла за него замуж.

– Замолчи! вскричал Гарлей. в сильном порыве страсти:– ты убиваешь ее для меня дважды, говоря это! Я еще мог бы мечтать, что она живет здесь, в моем сердце, представлять себе, что она любила меня, что ничьи еще уста не прикасались к ней, не подарившей меня поцалуем. Но если ты заставляешь меня сомневаться в этом…. ты, ты….

Страдания молодого человека были слишком сильны для его организма; он упал на руки к Одлею; прилив крови к сердцу лишил его чувств. В продолжение нескольких дней он находился в опасности и все это время не спускал глаз с Одлея.

– Скажи мне, повторял он: – скажи мне, что ты не убежден в том, что ты говорил. Скажи мне, что ты не имел основания утверждать, будто она любила другого, принадлежала другому.

– Успокойся, успокойся: я, в самом деле, говорил не по убеждению. Я думал этим отвлечь твои мысли от одного и того же предмета. Какое безразсудство, в самом деле! повторял несчастный друг.

И с этой минуты Одлей отказался вовсе от мысли оправдаться перед самим собою; он чувствовал, что бесстыдно лжет – он, высокомерный джентльмен.

Пока Гарлей не успел еще избавиться от своей болезни, мистер Дэль прибыл в полдень, с тем, чтобы видеться с Эджертоном. Пастор, обещая мистеру Эвенелю сохранить тайну, сделал это с условием, чтобы подобная скрытность не послужила к унижению прав сына Норы. Что, если они в самом деле были женаты? Не следовало ли наконец узнать имя отца ребенка? Современем отец ему понадобится. Мистрисс Эвенель должна была подчиниться подобным убеждениям. Впрочем, она уговаривала мистера Дэля не делать поисков. Что могло из них выйти? Если Нора действительно была обвенчана, то муж её, без сомнения, сам объявил бы свое имя; если ее обольстили и бросили, то открытие отца ребенка, о существовании которого свет еще ничего не знал, только оскорбило бы память покойницы Подобные доводы заставляли доброго пастора колебаться. Но Джэн Ферфильд имела какое-то инстинктивное убеждение в невинности своей сестры, и все её подозрения были направлены на лорда л'Эстренджа. Точно того же мнения была и мистрисс Эвенель, хотя она и не признавалась в этом. В справедливости этих предположений мистер Дэль был совершенно уверен: восторженность молодого лорда, опасения леди Лэнсмер были слишком очевидны человеку, который часто посещал Парк; внезапный отъезд Гарлея перед самым возвращением Норы к родителям, неожиданное уклонение Эджертона от представительства за местечко, прежде чем оппозиция была объявлена, с целию не разлучаться с своим другом в самый день смерти Норы, – все подтверждало мысль, что Гарлей был или обольстителем, или супругом. Может быть, тут был брак, совершонный за границей, так как Гарлею недоставало нескольких годов до совершеннолетия. Пастор Дэль желал во всяком случае увидаться с лордом л'Эстренджен и попытаться узнать истину. Узнав о болезни Гарлея, мистер Дэль решился увериться, в какой мере может он проникнуть в эту тайну чрез разговор с Эджертоном. В огромной репутации, которою пользовался этот человек, и в странном эксцентрическом характере, соединенном в нем с чувством правоты и истины, заключалась причина, почему пастор решился на неловкую попытку. Он увиделся с Эджертоном, как будто с целию дипломатическою – выведать от нового представителя Лэнсмеров, какой выгоды для себя может ожидать семейство избирателей, которые дали ему большинство двух голосов.