Эдвард Бульвер-Литтон - Мой роман, или Разнообразие английской жизни

Доктор Морган молчал.

Он молчал, во первых, потому, что практика его, можно сказать, была весьма ограниченная, а плата удовлетворяла тщеславию, свойственному непризнанному таланту, и имела прелесть новизны, прельщающей уже само собою натуру человека. Во вторых, он был человек, который знал свои права и старался удержать их за собой. Ему пришлось вдвойне заплатить за дилижанс – остановиться на ночь в гостинице с той утешительной мыслью, что он поможет своему пациенту. Следовательно, он имел полное право на возмездие.

С другой стороны, он молчал еще и потому, что хотя имел небольшую практику, но жил безбедно, не был алчен до денег и ни под каким видом не подозревал в своем пациенте богача.

А кошелек между тем находился уже в руке Гэлен. Доктор Морган взял его в свои руки и сквозь истертую сетку увидел в нем несколько гиней. Он отвел девочку немного в сторону.

– Скажите мне, дитя мое, откровенно, богат ли ваш папа?

И вместе с этим он бросил взгляд на полу-оборванную одежду Дигби, небрежно набросанную на стул, и на полинялое платьице Гэлен.

– К несчастью, он очень беден! отвечала Гэлен.

– Неужели тут все, что вы имеете?

– Все.

– Мне очень совестно, сэр, предложить вам две гинеи, произнес мистер Дигби глухим голосом.

– А мне было бы еще совестнее принять их. Прощайте, сэр…. Подите сюда, дитя мое. Берегите ваши деньги и не тратьте их на другого доктора более того, сколько вы можете заплатить ему. Его лекарства не принесут особенной пользы вашему отцу. Но, во всяком случае, я полагаю, не мешает попробовать какие нибудь средства. Он еще ненастоящий медик, следовательно и не имеет права на возмездие. Он пришлет вам счет; но этот счет не будет для вас слишком обременителен. Понимаете?… И за тем прощайте. Да благословит вас небо!

Доктор Моргань ушел. рассчитываясь с хозяйкой гостиницы, он считал нелишним предуведомить и ее о печальном положении больного.

– Бедные люди, которые остановились у вас наверху, в состоянии заплатить вам, но не доктору; да, впрочем, он теперь совершенно бесполезен. Пожалуста, поберегите девочку и попросите доктора передать своему пациенту, само собою разумеется, как можно поосторожнее, чтобы тот написал к своим друзьям, да поскорее…. понимаете? Кто нибудь да должен же взять этого ребенка. Постойте, вот еще что: протяните вашу руку, приберегите эти крупинки и дайте их девочке, когда умрет её отец (при этом доктор произнес про себя: «против печали – аконит» ); а если она будет чересчур много плакать, то дайте вот эти крупинки; смотрите же, не ошибитесь (против слез прекрасное средство – каустик).

– Пожалуйте, сэр; все готово! вскричал кондуктор.

– Иду, иду… Да, против слез каустик, повторил гомеопат, вынув из кармана носовой платок и дорожную аптеку, и перед входом в дилижанс поспешно проглотил две противослезные крупинки.

Ричард Эвенель находился в каком-то лихорадочном состоянии. Он вызвался дать пир, в совершенно новом вкусе, неслыханном до тех пор в Скрюстоуне. Мистрисс М'Катьчлей, с увлекательным красноречием, описывала танцевальные завтраки своих фэшенёбельных друзей, обитающих в очаровательных предместиях Вимбелдона и Фулама. Она откровенно признавалась, что ничто для неё не имело такой прелести, как déjeunes dansants. Мало того, она даже без всяких церемоний сказала мистеру Эвенелю: «почему вы не дадите вашим знакомым déjeuné dansant?» Вот, вследствие-то этого замечания, мистер Эвенель и решился дать блестящий танцевальный завтрак.

День был назначен, и мистер Эвенель приступил к приготовлениям, с энергиею мужчины и с предусмотрительностью женщины.

Однажды утром, в то время, как он стоял на лугу, раздумывая, какое бы лучше место употребить под палатки, к нему подошел Леонард, с открытым письмом в руке.

– Добрый дяденька, сказал они тихо.

– А! это ты Леонард! воскликнул мистер Эвенель, внезапно отрываясь от своих размышлений. – Ну, что скажешь? что у тебя хорошего?

– Сию минуту я получил письмо от мистера Дэля. Он пишет мне, что матушка моя очень беспокоится и не верит словам его насчет моего благополучия. Мистер Дэль требует ответа. Да и в самом деле, я покажусь весьма неблагодарным не только в отношении к нему, но и ко всем, если не отвечу на это письмо.

Лицо Ричарда нахмурилось. Он произнес: «все это вздорь!» и удалился от Леонарда. Через минуту он снова возвратился к нему, устремив на умное лицо своего племянника светлый ястребиный взгляд, взял его под руку и увел в глубину сада.

– Послушай, Леонард, сказал он, после минутного молчания: – теперь, мне кажется, наступило время, когда я должен сообщить тебе некоторые идеи о планах, какие составлены мною касательно твоей будущности. Ты видел образ моей жизни и, полагаю, с недавнего времени заметил также некоторые в нем изменения. Я сделал для тебя то, чего для меня никто и никогда не делал: я вывел тебя в свет; и теперь, куда бы я ни определил тебя, ты должен уже сам заботиться о себе.

– Это мой долг и мое желание, сказал Леонард, чистосердечно.

– Прекрасно. Ты умный малый, и, кроме того, в тебе много есть благородных чувств; следовательно, мне можно надеяться, что ты не заставишь меня сожалеть о том, что я сделал для тебя. До этой поры я не мог ничего придумать, каким бы образом получше пристроить тебя. Сначала думал послать тебя в университет. Я знаю, это желание мистера Дэля, а может статься, и твое собственное. Но вскоре я отбросил эту идею: мне хотелось сделать что нибудь лучше этого. Ты одарен светлым, проницательным умом для коммерческих занятий и кроме того имеешь прекрасные сведения в арифметике. Я думаю поручить тебе главный надзор за моими торговыми делами и в то же время сделать тебя своим товарищем, так что ранее чем на тридцатом году своего возраста ты будешь богатым человеком. Скажи откровенно, как тебе нравится это?

Великодушие дяди тронуло Леонарда; он не смел скрывать своих желаний.

– Я не имею права делать выбор, отвечал он. – Но, во всяком случае, университет я предпочитаю торговым занятиям, тем более, что с окончанием курса я сделался бы независимым человеком и перестал бы обременять вас. Кроме того, если вы ужь позволяли говорить мне откровенно, занятия университетские мне были бы более по душе, нежели занятия конторские. Но все это ничто в сравнении с моим желанием быть полезным вам и при всякой возможности оказывать, хотя и в слабой степени, искреннюю благодарность за все ваши благодеяния.

– Ты добрый, признательный и умный мальчик, воскликнул Ричард, от чистого сердца:– и поверь мне, что хотя я, как говорится, грубый, необделанный алмаз, но от души принимаю в тебе истинное участие. Ты можешь быть полезен для меня, это я знаю; а будучи полезен для меня, ты и сам не останешься без существенных выгод. Надобно сказать тебе правду, у меня есть намерение переменить образ моей жизни. Здесь есть лэди весьма образованная и весьма хорошего рода, которая, я полагаю, согласится принять имя мистрисс Эвенель, и если так, то, весьма вероятно, большую часть года мне придется проводить в Лондоне. Я не намерен оставлять моих торговых операций: никакой банк не доставит мне тех выгод, которые получаю я теперь с моих капиталов. Ты очень скоро приучишься к этим делам, иногда я вздумаю совершенно оставить их, ты может принять их в полное свое распоряжение. Вступив раз в наше коммерческое сословие, с твоими талантами, ты современем сделаешься замечательнейшим человеком… легко может быть, членом Парламента, а нет, так и государственным министром – поверь мне. Жена моя…. гм! то есть моя будущая жена имеет обширные связи и может устроить для тебя блестящую партию, и тогда…. о! тогда Эвенели поднимут голову выше всякого милорда! Это что нибудь да значит, как ты думаешь? Э!