Вашингтон Ирвинг - Сочинения

В дальнем конце поля стояли ван-Гролли с Антонова Носа [11] Мыс, вдающийся в Гудзон. ; они стремились в самую гущу боя, но по причине своих длинных носов никак не могли пробраться через узкий проход между двумя холмами. Также и ван-Бзншотены из Ньяка и Какиата, столь известные своим, умением лягаться левой ногой, вынуждены были остановиться, так как не в силах были перевести дух после обильного обеда, который съели; их, конечно, разбили бы наголову, не подоспей к ним славный отряд вольтижеров [12] Стрелки. , состоящий из Хопперов, кои с превеликой резвостью поспешили на выручку ван-Бэншотенам, прыгая на одной ноге. Я не могу также умолчать о доблестных подвигах Антония ван-Корлира, который добрых четверть часа вел отчаянный бой с пухлым коротышкой, шведским барабанщиком; неустрашимый Антоний отменно выбарабанил его шкуру и непременно уничтожил бы его на месте, случись у «его под рукой еще какое-нибудь оружие, кроме взятой им в бой трубы.

Между тем битва становилась все жарче. Вперед двинулись могучий Якобус Варра-Вантер и дружинники Воллабаута; следом за ними прокатились, как гром, все сметая перед собой, ван-Пельты из Эзопуса вместе с ван- Рипперами и ван-Брэнтами; потом Суи-Дэмы и ван-Дэмы, оглашая воздух проклятиями, двинулись во главе дружинников Хелл-Гэйта; последними прошли знаменосцы и телохранители Питера Стьюивезента с хоругвями великого бобра [13] По словам Ирвинга, на городском знамени Нового Амстердама изображен был бобр в знак «земноводного происхождения» города и трудолюбия новоамстердамцев. Манхетто.

Тут-то и началась ужасная схватка, яростная борьба, свирепое безумство, исступленное отчаяние, смятение и самозабвение боя. Голландец и швед смешались, боролись, пыхтели, разили. Небеса затмились тучей снарядов. Банг! – грохотали ружья; хэк! – свистали палаши; бух! – ухали палицы; краш! – приклады мушкетов; удары, толчки, пинки, тумаки, царапины, фонари под глазами, расквашенные носы усугубляли ужас картины. Бей» не жалей, дроби и руби, в хвост и в гриву, куда ни попадя, вверх тормашками, куча мала! «Дундер и бликстум!» ругались голландцы. «Сплиттер и сплаттер!» вопили шведы [14] Восклицания, соответствующие русскому: «Гром и молния!». . «Штурмовать укрепления!» гремел Твердоголовый Питер. «Рвать мины!» рычал дюжий Ризинг. Тар-та-рар-ра-ра! – пела труба Антония ван-Корлира, пока все голоса и звуки, вопли боли, и яростный рев, и победные клики не слились в один ужасающий шум. Земля тряслась, будто ее хватил паралич; деревья корчились, поникнув при виде подобного зрелища; скалы, как кролики, зарывались в землю, и даже ручей Христины обратился вспять и, задохнувшись от ужаса, пустился наутек вверх по склону холма!

Долго исход сражения оставался сомнительным, хотя проливной дождь, ниспосланный тучесбирателем Юпитером, в известной мере охладил пыл бойцов, подобно ведру воды, выплеснутому на стаю грызущихся дворняг; противники передохнули только миг, чтобы с удесятеренной яростью ринуться друг на друга. Как раз в ту минуту, когда они снова сшиблись, громадный и плотный столб дыма медленно прокатился к полю брани. Бойцы замерли на миг, глядя на него в немом изумлении, пока ветер, развеяв темное облако, не открыл сверкающее знамя Майкеля Пау, предводителя Коммюнипау [15] Голландское поселение вблизи Нового Амстердама, в местности, носившей название Павония. . Этот доблестный вождь выступал во главе фаланги раскормленных устрицами павонийцев и резервной дружины ван-Арсделей и ван-Бэм- мелей, которые оставались доселе в тылу, чтобы переварить проглоченный ими чудовищный обед. Теперь они мужественно продвигались вперед, с вызывающей силой раскуривая свои трубки, от чего и поднялась эта грозная туча дыма; но шагали вперед они медленно – из-за своих коротких ног и великой округлости корпуса.

В эту пору боги, хранившие счастье Нидерландов, беспечно покинули ноле сражения и отправились в ближайший кабачок прохладиться кружкой пива, и это едва не повлекло за собой ужасную катастрофу. Едва дружинники Майкеля Пау достигли передовой линии боя, шведы, надоумленные лукавым Ризингом, обрушили град ударов прямо на их курительные трубки. Ошарашенные этим наскоком, поверженные в ужас гибелью трубок, дородные воины дрогнули, повернули и, подобно стаду испуганных слонов, понеслись на ряды своей же армии. Маленькие Хопперы были сметены этой волной; священное знамя, украшенное гигантской устрицей Коммюнипау, было втоптано во прах, а тяжеловесные беглецы с гулким топотом мчались дальше и дальше, теснимые шведами, которые прикладывали ноги свои к задним частям ван-Арсделей и ван-Бэммелей с силой, ускоряющей их движения донельзя; даже сам достославный Майкель Пау не избежал многих тяжких и далеко не почтительных прикосновений подошвенной кожи.

Но – о Муза! – как был неистов в гневе Питер Стьюи- везент, когда издалека увидал он, что армия его отступает! В порыве гнева издал он рык, способный потрясти самые холмы. Этот звук новой отвагой наполнил сердца бойцов Манхетто, – вернее, они опомнились, услышав голос своего вождя, коего страшились больше, нежели всех шведов в мире. Не дожидаясь их помощи, отважный Питер с мечом в руке ринулся в самую гущу врагов. И всякий мог лицезреть деяния, достойные дней великанов. Куда ни шагнет он, враги расступались перед ним; шведы бежали кто вправо, кто влево, он гнал их, как псов, в собственные их рвы. Но, так как с безоглядной храбростью проложил он себе путь в одиночку, враги сомкнулись за его спиной и ударили на него с тыла. Один из них нацелил удар прямо ему в сердце, но сила, хранящая всех великих и правых, отвела в сторону вражеский клинок и направила его на боковой карман, в котором, покоилась чудовищная железная табакерка, обладавшая сверхъестественной мощью, подобно щиту Ахиллеса, – несомненно, потому, что украшена была изображением блаженного святого Николая. Питер Стьюивезент, как разозленный медведь, оборотился к врагу и схватил его, убегавшего, за непомерно длинную косицу.

– А, проклятый червяк! – прогремел он. – Червям на обед я тебя и отправлю!

С этими словами он взмахнул мечом и обрушил удар, который снес бы голову плуту, если бы милосердная сталь не скользнула мимо, навеки сбрив косицу с головы шведа. В это время другой супостат из-за ближайшего вала выставил свою пищаль и взял смертельный прицел; но недремлющая Минерва, которая как раз нагнулась, чтобы поправить подвязку, увидев, какая опасность угрожает любимому се герою, выслала старика Борея [16] В римской мифологии бог ветра. с его мехами, и в тот самый миг, когда фитиль готов уже был коснуться полки, он дунул и смахнул порох с полки прочь.