Коллектив авторов - Сцены частной и общественной жизни животных

– Не боится ли Ваше Сиятельство, что большое число народу умрет от голода; всех мы прокормить не сумеем…

– Разве Ваша Светлость не знает, что за морем есть отлично оборудованный муравейник; мы нападем на него, прогоним прочь тамошних жителей и поселим там излишки нашего населения.

Это неправедное насилие оправдано основополагающим принципом Муравьиного правления, в Хартии которого первая статья гласит: «Ступай прочь, а я займу твое место». Вторая статья утверждает, что все, что полезно Муравьиной империи, ей же и принадлежит, а всякий, кто помешает подданным этой империи завладеть приглянувшимся им добром, будет объявлен врагом Муравьиного правительства. Я не осмелился сказать, что эти принципы ничем не отличаются от тех, какие исповедуют воры, и признал, что просветить эту нацию невозможно. Дикие эти правила вошли Муравьям в плоть и кровь. Их экспедиция завершилась на моих глазах. По окончании войны, затеянной ради спасения трех рабочих Муравьев, в дальние края отправили послов с поручением изучить местность, окрестности муравейника, который предстоит захватить, и дух тамошних жителей.

– Здравствуйте, друзья, – сказал Патриций проходившим мимо Муравьям, – как поживаете?

– Простите, мы заняты.

– Что это значит? черт подери, я с вами разговариваю. У вас много зерна, а у нас мало, но зато вам недостает леса, а у нас он в избытке: обменяемся?

– Оставьте нас в покое, мы бережем наше зерно.

– Но вы не имеете права беречь то, что у вас в избытке, если нам именно этого недостает: это противоречит здравому смыслу. Обменяемся.

В ответ на отказ чужих Муравьев Патриций, посчитавший себя оскорбленным, снарядил лист из самых прочных, а на нем команду боевых Муравьев. Патриции объявили, что строптивый муравейник нанес урон муравьиной чести и свободе торговли. Тотчас водная гладь покрылась судами, и на них отплыла половина рабочих Муравьев. После трехдневных маневров несчастные чужеземные Муравьи были вынуждены отступить в глубь своих земель, а муравейник свой оставить посланцам Старой Муравии. Мой собеседник Патриций указал мне на семнадцать муравейников, завоеванных таким образом; Патриции отправляли туда своих детей и те в свой черед становились там Патрициями.

– Вы поступаете очень подло, – сказал я тому Патрицию, который предлагал обменять лес на зерно.

– Я? ни в коем случае, – возразил он. – Я честнейшее создание в мире; но Муравьиное правительство обязано действовать таким образом в интересах рабочего класса. То, что мы предприняли, было направлено исключительно к его пользе. Мы обязаны приносить жертвы отечеству; но нынче я возвращаюсь в свое поместье и буду жить там по правилам добродетели, заповеданной Господом нашему роду.

В самом деле, на первый взгляд он казался милейшим из Муравьев.

Теперь я понимаю, отчего матерью Рима стала Волчица

– Вы все надменные сикофанты! [358] – вскричал я.

– Согласен, – кивнул со смехом другой Патриций, – но согласитесь, что это красиво, – и он указал мне на группу Патрициев, которые прогуливались в лучах солнца во всем блеске своего могущества.

– Как же вам удается поддерживать этот противоестественный порядок? – спросил я у него. – Я путешествую для собственного образования и желал бы выяснить, в чем заключается счастье Животных.

– В том, чтобы считать себя счастливыми, – отвечал Патриций. – Так вот, каждый труженик Муравьиной империи убежден в своем превосходстве над всеми другими Муравьями. Спросите их. Все подтвердят вам, что наши муравейники самые прочные, что в какой бы точке земного шара ни очутился Муравей, за обиду, нанесенную ему, отомстит Империя.

– Но от гордыни, насколько мне известно, зерна не родятся…

– На первый взгляд кажется, что вы правы; но вы мыслите, как Воробей. Согласен, у нас не хватает зерна для всех; но никто из здешних жителей не усомнится, что мы заняты его поисками; и пока мы время от времени можем завоевывать очередной муравейник, все будет хорошо.

– А вы не боитесь, что жители других муравейников, прознав о ваших намерениях, составят против вас коалицию?

– О нет. Один из принципов муравьиной политики состоит в том, чтобы дождаться, когда другие муравейники перессорятся между собой, и только после этого напасть на один из них.

– А если они не станут ссориться?

– Ну вот еще, не станут! Дело Патрициев – подкидывать иностранным муравейникам поводы для ссор.

– Таким образом, благополучие Муравьиной империи держится на междоусобных распрях других муравейников?

– Да, почтенный господин Воробей. Вот почему наши труженики так горды тем, что проживают в Муравьиной империи, и с таким чувством запевают во время работы: «Правь, Муравия, морями!..» [359]

– Это, – сказал я себе, покидая остров, – противно Животному закону: упаси меня Господь провозглашать подобные принципы. У этих Муравьев нет ни стыда, ни совести. Что станется с парижскими Воробьями, и без того большими умниками, если какой-нибудь великий Воробей вздумает подчинить их подобному правлению? Кто я такой? Я не просто парижский Воробушек, я объемлю мыслью весь Животный мир. Нет, не так надобно им управлять. Муравьиная система – просто обман, приносящий пользу лишь немногим.

Я удалился, удрученный до глубины души совершенством этого олигархического строя, его дерзким эгоизмом. В пути я повстречал князя Трутня-Медового [360], который летел почти так же быстро, как и я. Я осведомился у него о причине его торопливости: бедняга поведал мне, что желает присутствовать при короновании царицы. Радуясь возможности увидеть такую прекрасную церемонию, я составил компанию этому юному князю, полному иллюзий. Он надеялся стать мужем царицы, ибо происходил из прославленного рода Трутней-Медовых, откуда испокон веков брали мужей для цариц и всегда держали одного наготове, примерно как поджаренного цыпленка для наполеоновских ужинов. Сей князь, все богатство которого сводилось к ярким крыльям, покинул скромный отчий дом, где не было ни цветов, ни меда, и мечтал обрести роскошь, изобилие и почести.

Наученный опытом Муравьиной империи, я решил начать с изучения нравов народа, а уж затем выслушать вельмож и государей. Тотчас по прибытии я толкнул Пчелу, несшую кастрюльку с супом.

– Ах, я пропала, – воскликнула она. – Меня убьют или, в лучшем случае, посадят в тюрьму.

– Отчего же? – спросил я.

– Разве вы не видите, что из-за вас я пролила бульон царицы! Бедная царица! Разве что, на мое счастье, Обер-Медочерпица, герцогиня Роз, послала за ним не меня одну, и кто-нибудь исправит мою оплошность: но если царица будет ожидать суп по моей вине, я умру от горя.