Коллектив авторов - Сцены частной и общественной жизни животных

– В самом деле, – согласилась другая Стрекоза, – это очень соблазнительно. У каждого есть своя Ахиллесова пята. Лично меня больше всего волнует серебристый Коридон, который, не смущаясь ни рвами, ни изгородями, всегда прилетает первым на скачках с препятствиями.

– Легко же вас растрогать, – возмутилась третья Стрекоза, слывшая блюстительницей нравов. – Меня так просто не возьмешь. Мой избранник не только должен всегда иметь лучшие места в театре и обыгрывать всех остальных на скачках, но и, если можно так выразиться, идти впереди моды, закупать все предметы туалета в Англии [552], непременно оказываться на водах в то время, когда там находится весь высший свет, и ни в коем случае не направлять свои стопы в Баден, если модно отдыхать в Пиренеях. А еще он должен есть вишни в январе, затягиваться в такое узкое платье, чтобы невозможно было пошевелиться, и, наконец, превосходить всех прочих в том, что называется «шиком».

– Столько достоинств не могут объединиться в одном существе; это химера. Я бы удовлетворилась одним-единственным, но оно должно быть полным, совершенным. Например, манжеты несравненной красоты: я от них без ума.

– А я предпочитаю тех, кто обладает неподражаемой способностью выбирать к новому году самые изысканные конфеты.

– Еще бы; это ведь очень трудно.

– Ах! – вздыхала одна увечная Стрекоза, – я знавала одного молодого Пушистого Коконопряда, скромного и нежного, которому все это ничего не стоило. Он был разом ювелиром, знатоком тканей, поразительным кондитером и безупречным барышником. Не знаю, откуда он брал свои шоколадные конфеты, но ничего подобного я больше никогда не пробовала, а когда он рассуждал о лошадях, можно было потерять голову.

Тут я вспомнил о безрадостных предсказаниях старого Носорога и начал понимать, что в них не было никакого преувеличения. Между тем двое Жуков-Рогачей затеяли оживленную дискуссию, которая вскоре привлекла к себе всеобщее внимание, и все заговорили одновременно. На сей раз никто не пытался сделать вид и произвести впечатление; каждый с пылом отстаивал свое мнение. Все страшно оживились, хотя и не перешли границ, предписанных учтивостью. Спор был ожесточенный и длился долго. К четверти двенадцатого остроумные замечания и глубокие познания самых ученых Насекомых помогли разрешить все вопросы, и было неопровержимо доказано, что

1) зеленый чай возбуждает нервы сильнее, чем черный;

2) большинством поступков Животных движет самолюбие;

3) в Сен-Дени живется ничуть не легче, чем в Клиши [553];

4) в Англии жизнь дороже, чем во Франции;

5) дружба – чувство менее сильное, чем любовь;

6) после смерти великого актера Тальма Люди до сих пор не нашли никого, кто мог бы его полностью заменить.

Впрочем, этот вопрос по просьбе двух Поденок был отложен как самый спорный. Рак-Отшельник занес его в свою записную книжку, чтобы обдумать в тиши уединения.

Я взял Майского Жука за локоть.

– Неужели во всем этом огромном саду не найти места, где можно было бы поговорить без претензий о чем-нибудь интересном?

– Погодите немного, – отвечал он, почесывая затылок в явном смущении. – Придумал: ступайте за мной.

Мы полетели во тьму. Майский Жук много петлял, и я видел, что он нетвердо знает дорогу.

– Я не предлагаю вам погрузиться в устарелое болото [554]. Мы куда веселее проведем время на другом берегу реки. Там есть Лилии, куда я могу вас ввести [555]. В них вы найдете Бархатных Цирцей, которые примут вас любезно и непринужденно. Пусть даже вы не слишком родовиты, если вы дворянин, они откроют вам двери своих гостиных, потому что для них всякий дворянин – Энтомолодец. Именно у них можно научиться истинному умению жить. Они не злословят друг о друге, потому что не хотят ставить подлые слова рядом с уважаемыми именами. Даже те, в ком нет благожелательности, любезно делают вид, будто добры, потому что иное поведение считают недостойным себя.

– Какая соблазнительная картина. Но можно ли в их обществе повеселиться? Устраивают ли там ужины, как в доброе старое время? [556]

– Ужинов больше не устраивают нигде, а у обитателей края Лилий жизнь еще печальней, чем у всех прочих, по причинам, о которых теперь не время и не место говорить.

– Черт! тогда, пожалуй, мне нечего там делать [557].

Этот Майский Жук, увлекавший меня в бесполезные странствия, начинал мне надоедать. Я воспользовался ночной темнотой и на повороте аллеи ускользнул от моего провожатого. Звезда, горевшая в небе, привела меня на четвертый этаж Мальвы, где я наконец нашел то, что так давно искал: семейство добропорядочных Божьих Коровок, обитающих в скромном и удобном жилище, не спесивых и умеющих радоваться жизни, соблюдая приличия и не напоказ. Беседа у них одушевлялась сердечной веселостью, ужин показался особенно вкусным благодаря хорошему расположению духа, царившему за столом. Я сидел между двумя молодыми хозяйками дома, которым украшением служили зоркий глаз, тонкий слух, ум, изящество и звонкий смех. Я часто возвращался в Мальву, а Тюльпаны, Аканты и Дурманы посещать закаялся.

Взяв под мышку папку с бумагой, а в руку – коробку с красками, он отправился брать уроки рисования. Так Топаз стал подмастерьем художника

Тут Скарабей замолк и взобрался на лист Пиона.

– Но ведь ваш рассказ на этом не кончается, господин Скарабей, – заметил Филин.

– Вы правы, господин философ, – согласился Скарабей, – я забыл рассказать окончание своей истории. С того счастливого дня, когда я расстался с Майским Жуком, мне всего один раз довелось испытать весьма неприятные минуты. Однажды утром ветер принес к моим дверям листок, адресованный мне; на нем были начертаны следующие слова: «В такой-то день, в такой-то час вы прибудете в Чертополох в военном обмундировании, дабы нести караул в указанном вам месте» [558]. Приходилось подчиниться, в противном случае мне грозил арест. И вот я, миролюбивый от природы, облачился в платье воинственного Животного и присоединился к другим Животным, столь же миролюбивым, но бравшим пример с боевых Шершней, якобы ради того чтобы спасти отечество, которому, впрочем, не грозила ровно никакая опасность. Долгоносики с красными воротниками [559], Насекомые чрезвычайно мирные, обитающие кто в бочках с черносливом, кто в мебели или в досках, покинули свои убежища и собрались в зловонной дыре. Целые сутки эти невинные создания ощущают себя настоящими героями, а затем возвращаются в свои бочки и доски. Не стану вам повторять шутки, которые звучат в этом обществе, не стану рассказывать, какие жалкие и тщеславные идеи копошатся в этих умишках, точно Головастики на дне бассейна. Целый день и целую ночь я страдал от раздражения и нетерпения, а затем наконец расстался с красноворотниковыми Долгоносиками. На свободу я вышел с насморком и зубной болью, иначе говоря, совершенно готовый к победе. Я нырнул вглубь Мака и долго утешался опиумом меланхолии. Сон привел меня в чувство и я уже собирался продолжить свой полет, как вдруг над моей головой раздался страшный голос Сороки-воровки. Железный клюв ухватил меня за шиворот. Сорока была старая коллекционерка, а вдобавок еще и колдунья. Глядя на меня, она воскликнула: