Джером Джером - Мое знакомство с бульдогами (сборник)

Предвкушая радостный труд, он не обращал внимания на маленькие житейские горести, скользившие мимо него, словно мусор, уносимый половодьем. По мере того как он подрастал, голоса становились ему все понятнее, и наконец он увидел перед собой свой жизненный путь, подобно путешественнику, который с вершины холма ясно видит внизу тропинку, вьющуюся по долине.

Проходили годы, и он возмужал, и обетованный труд должен был начаться.

И тогда злой демон явился к нему и стал соблазнять его. Это был демон, который погубил множество людей, более достойных, чем он, и погубит еще не одного великого человека, – демон славы и успеха. Злой дух нашептывал ему коварные слова, а он, да простит ему Бог, внимал им.

«Рассуди, какую пользу получишь ты от своих произведений, хоть они и полны великих истин и благородных мыслей? Как тебе заплатит за них общество? Разве ты не знаешь, что величайшие мыслители и поэты мира, люди, отдавшие свою жизнь во имя служения человечеству, испокон века получали в награду только пренебрежение, насмешки и нищету? Оглянись, посмотри вокруг себя! Разве вознаграждение, получаемое сегодня немногими честными тружениками, не нищенское подаяние в сравнении с богатством, которое сыплется, как из рога изобилия, на всех, кто пляшет под дудку черни? Слов нет! Чествуют и искренних певцов, но далеко не всех, да и то после их смерти. Правда, идеи, брошенные великими мыслителями, пусть и забытыми, не теряются бесследно, а расходятся все более широкими кругами по океану человеческой жизни. Но что за польза от этого им, мыслителям, в свое время умершим голодной смертью?

Ты талантлив, даже гениален. Богатство, роскошь и власть – к твоим услугам; мягкая постель, изысканные кушанья – все это ждет тебя! Ты можешь стать великим, и твое величие будет на виду у всех. Ты можешь стать знаменитым и собственными ушами слышать, как поют тебе хвалу. Работай для толпы – и толпа заплатит сразу. А боги расплачиваются скупо и неаккуратно».

И демон одолел его, и он пал.

И вместо служения возвышенному идеалу он стал рабом людей. Он писал для богатой черни то, что ей было приятно, и эта чернь аплодировала ему и швыряла ему деньги, а он нагибался, подбирая деньги, улыбался и превозносил щедрость и великодушие своих владык.

И вдохновение художника, родственное вдохновению пророка, покинуло его, и он стал ловким ремесленником, разбитным торгашом, стремящимся только разузнать вкус толпы, чтобы подделаться под него.

«Только скажите, чего изволите, люди добрые, – мысленно восклицал он, – и я тотчас напишу все, что вам угодно! Не хотите ли снова послушать старые лживые сказочки? А может быть, вы по-прежнему любите отжившие условности, изношенные житейские формулы, гниющие плевелы гаденьких мыслей, от которых вянут даже цветы?

Не спеть ли вам опять все пошлые нелепости, которые вы слыхали уже мильон раз? Угодно – я буду защищать ложь и назову ее истиной? Прикажите, как поступить с правдой: вонзить ей нож в спину или восхвалять ее?

Чем мне льстить вам сегодня, каким способом делать это завтра и послезавтра? Научите, подскажите, что мне говорить и что думать, люди добрые, и я буду думать и говорить по-вашему и этим заслужу ваши деньги и ваши рукоплескания!»

И в конце концов он стал богатым, знаменитым и великим. Сбылось все, что обещал ему демон. У него завелись прекрасные костюмы, экипажи, рысаки. Слуги подавали к его столу изысканные яства. Если бы обладание всеми этими благами было равноценно счастью, он, может быть, считал бы себя счастливым, но в нижнем ящике его письменного стола хранилась (и у него никогда не хватало духу уничтожить ее) пачка пожелтевших рукописей, написанных полудетским почерком, – напоминание о бедном мальчике, который когда-то бродил по стертым тротуарам Лондона, мечтая стать посланником правды на Земле, – мальчике, который давным-давно умер и погребен на веки вечные…

Это действительно была очень грустная история, но не совсем такая, какую наши читатели ищут в рождественском номере своего журнала. Так что мне волей-неволей пришлось обратиться к брошенной девушке с разбитым сердцем.

Мне рассказывали люди, знавшие его с детства, – и я охотно им верю, – что в возрасте одного года и семи месяцев он плакал, когда бабушка не позволяла ему кормить ее с ложки, а в три с половиной года его полуживым выудили из пожарной бочки, куда он залез, чтобы научить лягушку плавать.

Прошло еще два года, и он, показывая кошке, как перетаскивать котят, не причиняя им боли, повредил себе левый глаз и до сих пор видит им плохо. Примерно в то же время он серьезно заболел от укуса пчелы, которую пересаживал с цветка, где, по его мнению, она попусту теряла время, на другой, чьи медоносные свойства были намного выше.

Его страстью было оказывать помощь всем на свете. Случалось, что он проводил целое утро, втолковывая опытным наседкам, как высиживать цыплят. Вместо того чтобы пойти после обеда в лес за черникой, он оставался дома и раскусывал орехи для своей белки. Ему не было и семи лет, когда он начал спорить с матерью о том, как обращаться с детьми, и делал выговоры отцу за то, что тот неправильно воспитывает его.

Когда он был ребенком, ничто не доставляло ему большего удовольствия, чем следить, чтобы дети вели себя хорошо. Эту скучнейшую обязанность он брал на себя по доброй воле, не рассчитывая на благодарность или награду. Ему было решительно все равно, старше или моложе другие дети, сильнее они его или слабее. Когда бы и где бы они ему ни попадались, он сейчас же принимался следить, чтобы они вели себя хорошо. Однажды во время школьного пикника из глубины леса послышались жалобные крики. Отправившийся на поиски учитель обнаружил, что он лежит ничком на земле, а один из его двоюродных братьев, мальчик вдвое выше и сильнее его, сидит на нем верхом и дубасит его размеренно и беспощадно. Поспешив спасти его, учитель спросил:

– Почему ты не играешь с маленькими мальчиками? Зачем ты связался с этим верзилой?

– Сэр, – ответил он, – я следил, чтобы он вел себя хорошо!

Он был очень отзывчивым мальчиком и охотно давал всему классу списывать решения задач со своей грифельной доски. Больше того, он упорно совал ее даже тем, кто ее вовсе не просил. Делал он это от всей души, но так как в его ответах всегда было множество ошибок, и к тому же ошибок своеобразных и неповторимых, присущих только ему одному, последствия для всех списавших были неизменно плачевными. В силу свойственной молодости привычки судить о явлениях по их непосредственным результатам, не вникая в их скрытые причины, одноклассники нередко поджидали его на улице, чтобы хорошенько отколотить.