Джон Карр - Расследования доктора Гидеона Фелла. Преступный замысел (сборник)

Вот, дорогой читатель, подлинное испытание мужского духа: ее слезы катятся из глаз по какой-то причине, которую вы не можете постичь, и все, что вам остается, – похлопать ее по плечу, судорожно при этом пытаясь понять, что же не так. Морган принялся увещевать девушку – но это была ошибка. Он попытался указать на то, что Уоррена все же не в Бастилию заточили, где ему не дозволено видеть лучи солнца, и добавил, что юному маньяку, между прочим, там вполне удобно и что он еще и получит по-особенному приготовленного петуха на обед. Пегги возразила, что в подобных обстоятельствах у бедного юноши не будет аппетита. Она сказала, что жестоко со стороны Генри даже предполагать подобное, и вновь ударилась в слезы. После столь сокрушительного поражения Морган мог думать лишь о том, как бы добраться до бара и опрокинуть пару стаканчиков чего покрепче как можно скорее.

Ее слезы высохли лишь тогда, когда у девушки появилась новая причина для переживаний. И случилось это, едва они вошли в бар.

Бар (также именуемый комнатой для курения) был вместительным, обитым дубом помещением в дальнем конце палубы В, всегда полным табачного дыма и аромата спиртного. Столики стояли в нишах, окруженные кожаными диванчиками, и несколько электрических вентиляторов вращались под выкрашенным в пастельные тона потолком. Сейчас бар был пуст, в нем находился лишь один посетитель, сидящий за стойкой спиной ко вновь пришедшим. Сквозь окна с мозаичным стеклом струился солнечный свет, и лишь поскрипывание дерева и гул двигателей нарушали торжественную тишину.

Пегги увидела посетителя и замерла, а затем принялась подкрадываться к нему. Тот был человеком невысокого роста, коренастым, с лысиной на голове, обрамленной черными волосами. У него были крепкие руки и широкие плечи, как у профессионального борца. Мужчина как раз собирался поднести к губам стакан, когда вдруг замер, словно бы почуяв неладное. Но не успел он обернуться, как Пегги налетела на него.

– Ah! – патетически возопила она. Затем последовала театральная пауза. Девушка отшатнулась, точно не веря своим глазам. – Tiens, mon oncle! Qu ’ est‑ce que je vois? Ah, mon Dieu, qu ’ est‑ce que je vois, alors? [71]

Она скрестила руки на груди.

Мужчина виновато вздрогнул. Он повернулся и взглянул на племянницу поверх стакана. У него было красноватое лицо, большой рот и огромные, тронутые сединой завитые усы. Морган обратил внимание, что когда Пегги перешла на язык галлов, ее жестикуляция изменилась. Размахивая руками, она изливала на собеседника бурный поток непонятной Моргану речи. Девушка хлопнула в ладоши прямо под носом у мужчины.

– Eh bien, eh bien! Encore tu bois! Toujours tu bois! Ah, zut, alors! – В ее голосе послышались резкие нотки. – Tu m ’ a donne votre parole d ’ honneur, comme un soldat de la France! Et qu ’ est‑ce que je trouve? Un soldat de la France, hein! Non! – Она с отвращением отпрянула. – Je te vois en buvant le gin! [72]

Несомненно, это был дядюшка Жюль. Судя по всему, он незаметно выскользнул из каюты, чтобы пропустить стаканчик, пока его не застукала племянница. Его лицо дрогнуло. Мужчина повел могучими плечами и развел руками в жесте, изображающем невообразимые муки.

– Mais, cherie! – тоскливо загудел он, протяжно, как пароходная сирена. – Mais, che‑e‑riii‑e! C ’ est un tres, tres, tres petit verre, tu sais! Regards‑toi, cherie! Regards! C ’ est une pauvre, miserable boule, tu sais. Je suis enrhume, cherie! – Он показательно закашлялся, прижимая руку к груди. – Et ce soir … [73]

– Tu parеes! Toi, – провозгласила она, устремляя на него указующий перст и четко произнося слова. – Toi, je t ’ appelle degoutant! [74]

Похоже, эти слова подкосили дядюшку Жюля – он сразу помрачнел. Ему представили Моргана, который последовал за ними за столик и заказал два двойных виски и молоко с содовой – протесты дядюшки Жюля остались тщетными. Тот говорил, что никогда в жизни у него не было столь сильной простуды, неистово кашляя в подтверждение своих слов и утверждая, что если с этим ничего не сделать, то к пяти часам он не сможет говорить. Пегги возразила, напомнив дядюшке Жюлю долгую историю его простудных заболеваний, включая тот эпизод в Баффало, когда его пришлось везти в отель в тачке.

Дядюшка Жюль немного повеселел, когда принялся описывать приготовления к сегодняшнему представлению. Они, по его словам, продвигались безукоризненно. Ему предоставили троих носильщиков, которые позаботятся о восьмидесяти шести его марионетках (те квартировали в каюте рядом с его собственной, хотя у них, счастливчиков, не было морской болезни) и перенесут их вместе с сопутствующей машинерией [75]в концертный зал.

Костюмы для представления – тот, в котором он выступал в прологе, и два костюма статистов, французского и мавританского воинов, – сейчас гладили. Пианино и скрипку для звукового сопровождения поставили за кулисами театра, в который переоборудовали концертный зал – это великолепное помещение было расположено на палубе В, но лестница в гримерку спускалась на палубу С. Это напомнило дядюшке Жюлю, что, осматривая гримерку, они с Абдулом, его ассистентом, повстречали мсье и мадам Перригорд.

– Муж и жена, – восторженно рассказывал дядюшка Жюль, – весьма приятные, весьма образованные. У них каюта рядом. Слушай, дорогая моя! Это он писал те замечательные статьи, в которых я ни слова не понимаю. Но тем не менее я впечатлен! Да-да, дорогая моя. Мы определились с порядком проведения представления. Замечательно! Еще мы встретили доктора Кайла, шотландского врача, который будет читать стихи. Замечательно! Все уже устроено. Два университетских профессора согласились быть нашими воинами, мсье Фуриозо Кампозоцци и мсье Иван Сливович будут аккомпанировать мне на пианино и скрипке, играя камерную музыку, которой я не понимаю. Но, дорогая моя, какой триумф разума! Это будет великолепно! Я…

– Дорогой дядюшка, – Пегги сделала хороший глоток виски, – мне нужно поговорить с этим мсье. Иди в свою каюту и отдохни. Но послушай меня внимательно – ни капли в рот. Ни капли. Понятно?

Мсье Фортинбрасс побожился, что старый солдат Франции скорее перережет себе горло, чем нарушит обещание. Он одним героическим движением прикончил стакан молока с содовой и удалился из бара.

– Слушай, Хэнк, – сказала Пегги, переходя с языка Расина на человеческий. Ее глаза возбужденно блестели. – Глядя на то, как воодушевлен дядюшка, я вернула себе боевой настрой. Нужно, конечно, проследить, чтобы он оставался трезвым до представления, но это навело меня на мысль… Ты намерен опросить всех на корабле, повстречаться с каждым…

– Ни одного пассажира не пропущу! – мрачно подтвердил Морган. – Кроме людей, о которых мы точно знаем, что они на борту. Я возьму список пассажиров, возьму список членов экипажа у капитана и проверю всех, даже если у меня уйдет на это весь день. Потому что скрыть чье-то отсутствие от старпома было бы чертовски легко. «О нет, с ней все в порядке. О нет, простите, но ее здесь нет. Она прилегла, но я даю вам слово…» Пегги, эта девушка не растворилась в воздухе. Она где-то на корабле. И она реальна! Да мы ее сами видели, черт возьми! И я ее найду.