Мария Корелли - Вендетта, или История одного отверженного

И она опустила лицо мне в ноги и там разрыдалась. Успокоившись так же быстро, как до этого разъярился, я убрал кинжал. Мой голос понизился, и я заговорил с насмешливым почтением.

«Прошу вас, не волнуйтесь, – сказал я прохладным тоном. – Я вовсе не собираюсь вас убивать! Я не какой-то пошлый убийца, идущий на поводу у своих низменных инстинктов. Вы забыли, что у неаполитанца горячая кровь, но в то же время он обладает особым изяществом в вопросах мести. Я привел вас сюда, чтобы объявить о своем существовании и предъявить вам доказательства этого факта. Встаньте, я прошу вас, у нас полно времени на разговоры; немного терпения, и я вам все объясню, встаньте!»

Она подчинилась, нехотя поднявшись с пола с длинным дрожащим вздохом. Когда она выпрямилась, я презрительно засмеялся.

«Что? Неужели у вас не найдется ни одного нежного слова для меня? Ни одного поцелуя, улыбки, хотя бы приветствия? Вы сказали, что узнали меня – ну! Вы разве не рады видеть своего мужа? Вы, кто была такой безутешной вдовой?»

Странная дрожь пробежала по ее лицу, она крепко сжала руки, но ничего не сказала.

«Слушайте! – говорил я. – Мне есть еще, что сказать вам. Когда я вырвался из объятий смерти, когда пришел домой, то нашел свое место уже занятым. Я прибыл как раз вовремя, чтобы стать свидетелем крайне любопытной пасторальной пьесы. Сценой для нее послужила старая аллея, а актерами были вы, моя жена, и Гуидо, мой друг!»

Она подняла голову и испустила тихий напуганный возглас. Я сделал пару шагов навстречу к ней и заговорил быстрее.

«Слышите? Светила луна, и соловьи заливались, да – сценические эффекты были великолепны! Я следил за развитием комедии, вы можете вообразить, с какими эмоциями. И я узнал много нового о себе. Мне стало известно, что для леди с таким большим сердцем и нежными чувствами, как ваши, одного мужа было недостаточно, – здесь я положил руку на ее плечо и прямо посмотрел ей в глаза, в то время как ее взгляд, полный ужаса, бессильно уставился на меня, – и что уже через три месяца после нашей свадьбы, вы нашли себе другого. Нет, вам нет никаких оправданий! Гуидо Феррари был вам мужем во всем, кроме фамилии. Я взял ситуацию в свои руки и предпринял чрезвычайные меры. Око за око, комедия за комедию! Остальное – вы знаете. В роли графа Олива вы не можете отрицать, что я был великолепен! Во второй раз я стал за вами ухаживать, но не так хорошо, как вы сами ухаживали за мной! Во второй раз я на вас женился! Кто же теперь станет отрицать, что вы поистине принадлежите мне и телом, и душой, пока смерть не разлучит нас?»

Я ослабил хватку, и она вывернулась из моих рук, как раненая скользкая змея. Слезы высохли на ее щеках, лицо выглядело застывшим и восковым, как у трупа, только ее темные глаза сверкали и казались неестественно огромными, излучая злобный блеск. Я немного отошел в сторону и, перевернув мой гроб, уселся на него с таким безразличием, будто это было кресло в гостиной, и, глядя на нее оттуда, я заметил промелькнувшее движение на ее лице. Какая-то мысль посетила ее ум. Она постепенно отодвигалась от стены к которой прильнула, следя за мной со страхом. Я не делал попыток встать со своего места.

Медленно-медленно, не спуская с меня глаз, она продвигалась шаг за шагом вперед и миновала меня, затем внезапно рванулась к лестнице и взлетела наверх с испуганной поспешностью загнанного оленя. Я улыбнулся сам себе. Я услышал, как она трясла железную решетку двери со всей своей силой, звала громко на помощь несколько раз. Но лишь торжественное эхо из склепа было ей ответом да дикий свист ветра, который гулял по кронам кладбищенских деревьев. Наконец она неистово закричала, как дикий кот, шелест ее платья быстро стал приближаться по ступеням лестницы, и, прыгнув ко мне, как молодая тигрица, она предстала предо мной, с лицом, теперь налитым кровью, вернувшей ей часть былой прелести.

«Отоприте дверь! – закричала она, яростно топая ногами. – Убийца! Предатель! Я вас ненавижу! Я всегда вас ненавидела! Отоприте дверь, говорю вам! Вы не смеете ослушаться меня, у вас нет права убивать меня!»

Я холодно взглянул на нее, и поток ее слов внезапно прервался, поскольку что-то в выражении моего лица ее укротило, и она вновь затряслась и отступила назад.

«Нет права! – сказал я насмешливо. – В отличие от вас, мужчина, когда женится, приобретает некоторые права на свою жену, а мужчина, женившийся дважды на одной и той же женщине, несомненно, удваивает свои полномочия. А что касается того, что я „не смею“, то сегодня ночью для меня не существует этого слова».

И на этом я встал и подошел ближе к ней. Поток страстного негодования закипел в моих венах, я сжал обе ее белые ручки и крепко их держал.

«Вы говорите об убийстве! – заговорил я с гневом. – Вы, которая безжалостно убила двоих мужчин! Их кровь да падет на вашу голову! Поскольку, хоть я и жив, но чувствую себя, словно ходячий труп человека, которым был прежде – полного надежд, веры, счастья и мира, – все добрые и благородные мои качества были уничтожены вами. А что касается Гуидо…»

Она прервала меня диким всхлипывающим криком:

«Он любил меня! Гуидо любил меня!»

«Он любил вас, о дьяволица! Он вас любил! Подойдите сюда, сюда!» – и, в ярости еле сдерживаясь, я буквально протащил ее в угол склепа, где свет факелов едва рассеивал тьму, и где я указал вверх: «Над самыми нашими головами, чуть левее, лежит тело вашего молодого сильного возлюбленного, медленно разлагаясь в сырой земле, благодаря вам! Его честная благородная красота сейчас истребляется красноротыми червями, густые локоны его волос расчесывают теперь лишь ноги мерзких ползающих насекомых, его несчастное хрупкое сердце пронзила зияющая рана…»

«Это вы его убили! Вы! Вы в этом виноваты!» – повторяла она безостановочно, пытаясь отвернуть лицо от меня.

«Я убил его? Нет-нет, не я – а вы! Он умер, когда узнал о вашем предательстве, когда узнал, что вы его обманывали ради замужества и предполагаемых богатств незнакомца; мой пистолетный выстрел только избавил его от мучений. И вы! Вы ведь были довольны его смертью так же, как и моей! И вы говорите об убийстве! О, презреннейшая из всех женщин! Даже если бы я мог убить вас двадцать раз подряд, что с того? Ваши грехи перевешивают всякие наказания!»

И я оттолкнул ее от себя с презрением и ненавистью. На этот раз мои слова достигли цели. Она сжалась в ужасе передо мной, ее соболя обвисли и едва прикрывали ее тело от холода, все богатство ее бального платья полностью открылось, и бриллианты на ее груди беспокойно вздымались, поскольку она задыхалась от волнения, гнева и страха.

«Не понимаю, – бормотала она мрачно, – с чего бы вам винить меня! Я не хуже любой другой женщины!»