Мария Корелли - Вендетта, или История одного отверженного

«Она? О нет, ее даже не было в моей комнате. Она такая кокетка, знаете ли, предполагаю, что она развлекается с официантами на кухне. Бедняжка! Надеюсь, ей это нравится!»

Я с облегчением вздохнул, так как мы были доселе в безопасности. Никто даже не заметил нашего исчезновения и не догадывался о моих намерениях; я бесшумно открыл дверь на улицу, и мы шагнули наружу. Обернув плащ моей жены плотнее вокруг нее с показной заботливостью, я быстро повел ее через сад. Вокруг не было ни души – нас никто не видел. Дойдя до наружного выхода из сада, я на минуту оставил ее, пока вызывал экипаж – простую карету. Она выразила некое удивление при виде этого транспорта.

«Я полагала, что мы не поедем далеко?» – сказала она.

Я убедил ее в том, что лишь хотел доставить ей как можно меньше неудобств. Довольная таким объяснением она попросила помочь ей подняться в карету. Я последовал за ней и приказал кучеру гнать на Виллу Гуарда, и колеса загрохотали по грубым неровным камням глухих улиц города.

«Вилла Гуарда! – воскликнула Нина. – Где же это?»

«Это старый дом, – отвечал я, – расположенный рядом с местом, о котором я говорил, где спрятаны бриллианты».

«О!»

И, явно довольная, она откинулась на спину сидения, позволив своей головке отдыхать на моем плече. Я прижал ее ближе к себе, мое сердце стучало от ярости и чудовищной радости.

«Моя – наконец моя! – прошептал я ей в ухо. – Моя навсегда!»

Она повернула ко мне лицо и одарила меня улыбкой победительницы, ее холодные нежные губы встретились с моими горящими и страстными в долгом поцелуе. Да, теперь я целовал ее – а почему нет? Она настолько же принадлежала мне, как любая купленная рабыня, и заслуживала не больше уважения, чем случайная наложница султана. И когда она захотела приласкать меня, то я не выразил сопротивления, позволив ей считать меня полностью разгромленным войсками ее чар. Все же всякий раз, когда я по пути в полутьме мельком поглядывал на ее лицо, то не мог сдержать удивления чрезвычайному тщеславию этой женщины! Ее самодовольство было таким очевидным и, принимая во внимание ее близившуюся судьбу, – таким трагически абсурдным!

Она была в высшей степени довольна самой собой, своим платьем и мною – своим трофеем, как она считала. Кто мог измерить высоту ее гордых притязаний и фантазий, коими она себя тешила; кто мог уразуметь глубины ее бездонного эгоизма!

Видя такую, как она красивую, богатую и стоящую над всеми, – общество знает, что я не лгу, – отлично одетую, ведь одним только этим последним достоинством женщина способна разрешить любое затруднение в наше время, – не станут ли все прочие женщины из высшего общества ей завидовать? Ах да, станут и уже завидуют; но, поверьте мне, эгоистичная самка, которая искреннее поклоняется лишь святыням Моды и Безумия, среди всех прочих существ является той, чья жизнь обречена на всеобщее презрение и чья смерть не создаст пробела в кругу ее так называемых друзей.

Я отлично знал, что в Неаполе не было ни одной души, питавшей искреннюю привязанность к моей жене, – никого, кто стал бы по ней скучать, даже среди слуг, хотя она в своем болезненном самомнении воображала себя всеобщей любимой красавицей в городе. Тех, кто действительно ее любил, она презрела, отринула и предала. Я глядел весело, как она отдыхала на подушках кареты в моих объятиях и как время от времени глубокий вздох самодовольства вырывался из ее груди, но мы ни о чем не говорили. У ненависти слов не больше, чем у любви!

Ночь была довольно неспокойной, хотя дождь и не лил, но буря набирала силу, и белая луна только иногда ярко просвечивала среди масс бело-серых облаков, которые мчались, как летающие армии через небо, и ее прерывистый свет тускло горел, как будто она была факелом, просвечивающим сквозь тенистый лес. Время от времени взрывы музыки или нестройный рев труб достигал наших ушей с отдаленных проездов, где люди все еще праздновали Жирный четверг, или голос отдельных мандолин смешивался со звуком катящихся колес нашей кареты, но вскоре мы перестали слышать даже их.

Миновав внешние окраины города, мы вскоре выехали на открытую дорогу. Извозчик ехал быстро, он ничего не знал о нас и, вероятно, стремился поскорее возвратиться на многолюдные площади и в освещенные кварталы, где проходило основное веселье вечера, и, несомненно, был весьма недоволен тем, что я выказал столь дурной вкус, потребовав ехать так далеко от Неаполя в эту праздничную ночь. Наконец он остановил коней; замковые башенки виллы, которую я назвал, слабо виднелись из-за деревьев, он спрыгнул со своего сиденья и подошел к нам.

«Мне подъехать прямо к дому?» – спросил он с таким видом, будто он желал бы поскорее отделаться от этой проблемы.

«Нет, – отвечал я безразлично, – не нужно. Расстояние близкое – мы прогуляемся».

И я шагнул на дорогу, отдав ему деньги.

«Вам, кажется, весьма не терпится возвратиться в город, друг мой», – сказал я полушутливо.

«Да, действительно! – отвечал он решительно. – Рассчитываю прилично заработать на извозе гостей с бала графа Олива сегодня ночью».

«Ах! Богатый парень этот граф, – сказал я, помогая жене выбраться и придерживая ее плащ как следует завернутым, чтобы кучер не заметил блеска ее дорогого одеяния. – Хотел бы я им быть!»

Человек усмехнулся и решительно кивнул. У него не было подозрений насчет моей личности. Он принимал меня, по всей вероятности, за одного из тех «веселых джентльменов», весьма распространенных в Неаполе, которые находят себе на празднике даму по вкусу и уводят ее, тщательно скрывая, в таинственный укромный уголок, известный только им, где они могут спокойно провести вечер на радость им обоим. Пожелав мне доброй ночи, он запрыгнул на карету, яростно дернул поводья, развернув лошадь, и с грохотом умчался прочь. Нина, стоя на дороге рядом со мной, взглянула ему в след с изумленным видом.

«Не стоило ли попросить его остаться и подождать нашего возвращения?» – спросила она.

«Нет, – ответил я резко, – мы вернемся другой дорогой. Идем».

И, обхватив ее рукой, я повел ее вниз. Она слегка дрожала и в ее голосе зазвучали жалобные нотки, когда она сказала:

«Неужели нам придется идти так далеко, Чезаре?»

«Три минуты и мы придем к назначенному месту, – ответил я кратко и добавил более мягким голосом: – Вам холодно?»

«Немного», – и она закуталась в свои соболя еще плотнее и прижалась к моему плечу. Капризная луна внезапно выскочила из-за тучи, как бледный призрак взбешенного танцора, стоявшего на мысках на краю крутой пропасти черных облаков. Ее бледно-зеленые и золотистые лучи падали прямо на мрачную пустоту перед нами, четко выхватывая белые таинственные камни кладбища «Кампо Санто», которые отмечают, где пути мужчин, женщин и детей начались и закончились, но никогда не объясняют, в какое новое путешествие они теперь отправились. Моя жена увидела их и остановилась, отчаянно дрожа.