Роберт Фритц - Путь наименьшего сопротивления

Изначально было два лагеря: с одной стороны – диктатура Чан Кайши, с другой – Мао. Большинству китайцев было все равно – что националисты, что коммунисты. У Культурной революции не было такого врага-злодея, как Чан Кайши. Чан был идеальным символом всего, против чего устраивалась первая революция. Отстранение его от власти можно было рассматривать как прогресс. Но менее чем 20 лет спустя, в 1966 году, другой такой идеальный символ найти было сложно. И тогда новым врагом избрали индивидуализм, ставший синонимом разложения. Пафос революции был направлен против всего, что можно было заклеймить как упадничество, что отличалось от «крестьянских ценностей». Сравните то время с настоящим. Недавно я смотрел сюжет о Китае. Свободное предпринимательство – растущая тенденция, особенно среди крестьян. «Упадничество» повсюду – в форме японских стереосистем, стрижек на западный манер. Неужели это результат Культурной революции?! Знай об этом Мао, перевернулся бы в гробу.

Один молодой китаец, у которого телевизионщики брали интервью, говорил о новом радиоприемнике и любви к рок-музыке.

– Что бы сказал на это Мао? – спросили его.

– Кто? – переспросил парень.

– Мао Цзэдун, – уточнил журналист.

– Откуда мне знать! – прозвучал ответ.

К переменам в Китае привело действие многих факторов. Но я думаю, что решающим стал пример Японии – демонстрация успехов свободного предпринимательства. Если Японии удалось добиться успеха, то и вся Азия, в том числе и Китай, должна взять это на заметку.

Когда Джон Кеннеди стал президентом, я был еще подростком. Люди быстро забыли, что происходило в Америке с 1960 по 1963 год. С тех пор случилось многое, омрачившее память Кеннеди. Его наследие так и осталось непонятым большинством историков и биографов. Они фокусируются на событиях той эпохи и пытаются оценивать его политические свершения в узких рамках, не понимая, что наследие Кеннеди – его дух. Дух устремленности к достижению всего наивысшего, на что способно человечество. Этот дух нельзя описать и объяснить событиями, пусть даже выдающимися. Как невозможно объяснить влияние Элвиса Пресли на историю рок-н-ролла, слушая его записи. Кеннеди сказал народу:

Я верю, что нынешние времена требуют изобретательности, инноваций, находчивости, решений. Я прошу каждого из вас быть пионером этих новых рубежей. Я обращаюсь к тем, кто молод сердцем – независимо от возраста, к тем, кто крепок духом – независимо от партийной принадлежности, ко всем, кто отзывается на библейское веление: «Будь тверд и мужествен; не страшись и не ужасайся».

Убийство Кеннеди стало одним из величайших потрясений для страны и мира в послевоенную эпоху. Вместе с ним внезапно погасло и яркое пламя надежды, смысла и задора. В 1970 году в Мадриде мне довелось беседовать с одним итальянским режиссером.

– Мне не хватает Кеннеди, – сказал он, – как не хватает родной матери.

Боль утраты была слишком велика для тех, кто любил президента. Когда Линдон Джонсон втянул страну еще глубже в войну с Вьетнамом – во имя исполнения воли Кеннеди, – молодежь Америки поняла, что мир снова оказался в руках глупцов, наделенных властью. Если что-то и могло положить конец новому началу, порожденному в и дением Кеннеди – в и дением исследователя, строителя и творца, – так это именно контраст между двумя президентами. Контраст, который подорвал веру и вызвал разочарование. Но разочарование – великая сила. Оно может превратить «домашних» идеалистов в рьяных революционеров. Личность Кеннеди во многом свели к образу красивого, молодого, стильно одевающегося мужчины с харизмой и претензиями на власть. Отчасти ответственность за такое опошление лежит на политиках, которые пытались подражать его стилю, а также на репортерах. Мне лично такого рода политики напоминали самозванцев – имитаторов Элвиса Пресли. А многие журналисты, похоже, неспособны отличить оригинал от подделки. Они не улавливают сути. Кеннеди олицетворял не только харизму и идиллическую атмосферу. Он заявлял миру:

Да, мы все – идеалисты. Мы все – мечтатели. Пусть не говорят о нашем поколении, что мы оставили свои идеалы и мечты в прошлом, а устремления и решимость – своим противникам. Мы проделали слишком большой путь, мы пожертвовали слишком многим, чтобы теперь отказываться от своего будущего. Мы должны всегда помнить слова Гёте о «конечном выводе мудрости земной», открывшейся ему: «Лишь тот достоин жизни и свободы, кто каждый день за них идет на бой!»

Когда Кеннеди выражал надежды и свое в и дение будущего мира, американцы ловили каждое его слово. Он смог захватить их воображение и пробудить глубокий скрытый альтруизм. Я помню, как однажды, вскоре после объявления Кеннеди о формировании Корпуса мира, я пошел в школу. Один из самых рослых мальчиков в классе, который пользовался репутацией школьного забияки, вел себя совершенно непривычно.

– Что с тобой? – спросили мы его.

– Я только что вступил в Корпус мира, – ответил он тихо и торжественно.

После смерти Кеннеди люди пытались справиться с болью и крушением надежд. И все же глубоко в душе мы хранили верность истине: наша судьба – в наших руках. Политики эры Кеннеди сошли со сцены. Боль утихла. Новые поколения не знают, что это такое – балансировать на грани бездны, пусть и недолго. Поскольку Кеннеди вел за собой нацию тем историческим путем, который прокладывают строители, исследователи и творцы, его наследие не политическое – оно касается наших ориентиров. Кеннеди умер, но его в и дение живо. Он был выразителем ориентации на созидание, когда говорил:

Власть делает человека самонадеянным, а поэзия напоминает ему об ограниченности его возможностей. Власть сужает его интересы, а поэзия напоминает ему о богатстве и разнообразии его опыта. Власть коррумпирует, поэзия – очищает. Потому что именно искусство определяет основные человеческие истины. Художник, верный своему в и дению реальности, становится последним оплотом свободы личности против вторжения общества и государства в ее мысли и чувства.

На какое-то мгновение государство и ориентация на созидание слились воедино, но затем разошлись. Но момент не прошел бесследно.

В прошлые века малая доля населения умела творить, а те, кто владел искусством творческого процесса, редко применяли его к своей жизни. Обычно такими сферами оказывались музыка, живопись, литература, танец или архитектура. Как подумаешь, насколько неискушенным был мир в области творческого прогресса, диву даешься, как ему удалось столько всего создать. Пятьсот лет назад большинство людей на планете были неграмотными. Сегодня от каждого, кто приходит устраиваться на работу, ожидается, что он умеет читать и писать. Наступит день, когда столь же естественным требованием будет грамотность в области творческого процесса. На интервью вас будут спрашивать: «Вы владеете творческим процессом?» Представьте, каким может стать мир, когда обучение творческому процессу станет частью образовательной системы, когда творить научится каждый школьник. Эта сила будет очень мощной.