Брене Браун - Все из-за меня (но это не так). Правда о перфекционизме, несовершенстве и силе уязвимости

• Самое неприятное, что происходит, когда узнают, что я лесбиянка, – это то, что сразу начинают делать выводы. Люди считают, что им обо мне уже все известно автоматически. Могут сразу заполнить всю анкету про всю мою жизнь. Делают вывод, например, что меня якобы изнасиловал мужчина, поэтому я ненавижу всех мужчин, что я сама мужеподобная и усиленно занимаюсь спортом; предполагают, что я буду определенным образом одеваться, вести себя, голосовать, делать покупки. Большинство людей, не входящих в ЛГБТ-сообщество [20], не понимают, что мы такие же разные, как и гетеросексуалы. Никогда ведь не услышишь: «А, ты – гетеросексуалка, можешь больше ничего не говорить, я все про тебя знаю». Сексуальная ориентация ничего не говорит о политических и религиозных взглядах, ценностях, убеждениях, о том, кто я есть и что я люблю. Я не делаю о тебе выводов, когда узнаю, что ты – гетеросексуал. Так не пытайся делать обо мне выводы, когда узнаешь, что я лесби.

Другая проблема, связанная с общественными стереотипами, – это грубые клички. Примеры таких кличек, или обидных ярлыков: шалава, шлюха, клуша, корова, стерва, тупая блондинка, чокнутая, бой-баба, чумичка, подстилка, синий чулок, карга, истеричка . Да и лесбиянка может быть оскорбительным словом, если его используют, чтобы оскорбить. Существует много таких слов, адресованных тем, кто не вписывается в рамки общественных ожиданий. Они так часто используются, что легко забыть, как сильно они могут ранить. Легко упустить тот факт, что брань – один из самых мощных способов усиления стереотипа. Использование характеристик как оскорбления унижает личность и группы людей в целом.

Если быть честными с собой, большинство из нас признает, что мы очень склонны полагаться на стереотипы, ярлыки и клички. Один из механизмов, который помогает стереотипам оставаться на плаву, – «фактор исключения». Часто мы считаем стереотип подходящим для всей популяции в целом, но отвергаем его, если он не стыкуется с нашим личным опытом. Мы можем делать обобщения о феминистках, но если кто-то вдруг возразит нам: «Ну, вот я феминистка, и я совсем не такая», мы тут же сделаем для нее исключение. Мы скажем: «Я совсем не тебя имел в виду. Я про других феминисток». Или: «Ну, ты – это другое дело!»

Вот примеры того, как «фактор исключения» мешает нашим попыткам выстроить связь с человеком и выработать устойчивость к стыду.

• Мне тридцать два, у меня двое детей. Я много занимаюсь делами сообщества, являюсь вице-президентом органа местного самоуправления. Когда я училась в колледже, я состояла в женском землячестве и очень много пила. После выпускного осознала проблему и вступила в общество анонимных алкоголиков. Теперь я – алкоголик в стадии ремиссии, восемь лет трезвости. Людям очень хочется верить, что все алкоголики – старые вкрадчивые беспринципные хмыри, и мне часто говорят, что я необычный алкоголик, и задают вопросы: «А ты действительно выпивала?» Когда я объясняю, что очень многие люди в стадии ремиссии выглядят точно так же, как и я, они абсолютно не желают верить. Они думают, что делают мне комплимент, когда говорят, что я – исключение, но это очень стыдно и противно. Вот из-за таких узколобых невежд людям и бывает трудно говорить о своей зависимости.

• Однажды я беседовала с лучшей подругой про своего парня Мэтта. У нас с ним начинались серьезные отношения, и подругу интересовали все подробности. Она спросила меня, расскажу ли я Мэтту о том, что в детстве меня изнасиловал отец. Я ответила, что мы уже касались этой темы и, наверное, я выложу ему все до конца. Подруга пришла в ужас. «Ни в коем случае не говори, это все испортит!» Когда я спросила ее, что она имеет в виду, она предупредила, что он перестанет получать удовольствие от секса со мной, или подумает, что я буду ему изменять, или, что еще хуже, не захочет на мне жениться, потому что будет бояться, что я буду развращать своих детей. Я была поражена и очень оскорблена. Я спросила, думает ли она сама, что насилие сделало меня сумасшедшей, сексуальной маньячкой или способной развращать своих детей. Она ответила: «С тобой не обязательно должно такое произойти, но это вполне могло случиться с другими, кто пережил такое». Она никогда не узнает, до какой степени оскорбила меня и насколько я изменила свое мнение о ней.

В школах социальной работы мы уделяем много времени изучению стереотипов и ярлыков. Как я уже говорила выше, мы не верим в концепцию чистой объективности, так что, чтобы поддерживать значимые, этически корректные отношения с нашими клиентами, мы должны исследовать свои собственные убеждения, ценности и стереотипы. Если мы этого не сделаем, мы будем слишком легко приходить к неверным умозаключениям по поводу наших клиентов, их проблем и нашей работы.

За годы своих исследований я поняла, как важно для нас осознавать, что мы не защищены от применения стереотипов к самим себе и другим людям, с которыми у нас есть общие черты. Труднее всего выкорчевывать и обсуждать именно те стереотипы, которые, как мы полагаем, нам позволительно использовать, потому что они метят в нашу собственную группу. Мы почему-то считаем, что если мы женщины, то это дает нам право клеить ярлыки на других женщин; что лесби имеет право использовать стереотипы в отношении других лесбиянок и т. д.

Около пяти лет назад я разработала упражнение, помогающее социальным работникам выявить эти «разрешенные стереотипы». Я попросила их составить список из трех групп, к которым они принадлежат по каким-то своим характеристикам. Потом я попросила их выявить несколько стереотипов и ярлыков, связанных с каждой группой. И наконец, выявить стереотипы, которые они сами используют, чтобы охарактеризовать разных членов этих групп.

Наши студенты – в основном представители слабого пола, так что большинство из них указывают в качестве одной из групп «женщины». Когда они выявляют стереотипы, связанные с женщинами, они вспоминают такие слова, как сплетницы, врушки, интриганки, манипуляторши, истерички, психованные. Многие студентки охотно признают, что и сами используют эти слова, описывая других женщин. Это всегда становится началом большого разговора, потому что я обычно возражаю: «А я не думаю, что я сплетница, врушка и интриганка. Я не манипуляторша, не истеричка и не психованная. И у вас я таких качеств тоже не припомню. Любопытно: если мы этими словами описываем женщин, а сами мы при этом не такие, то кто мы тогда? Где все эти психованные истеричные манипуляторши-интриганки, которые все время врут и сплетничают?»

В таком случае обычно отвечают: «Ну, мы – исключения». Они пытаются доказывать, что если мы принадлежим к какой-то группе, то мы можем использовать эти ярлыки, чтобы описывать остальных членов группы. Если я много вешу, я могу назвать тебя жирной коровой. Если у меня с кем-то одна раса или одинаковая социальная принадлежность, то мне можно использовать слова, которые нельзя использовать людям, находящимся вне этой группы. Я думаю, что позволять себе вешать ярлыки на людей из нашей группы означает вступление на скользкую дорожку стыда. Мы часто не чувствуем, что пренебрежительно относимся к себе и похожим на нас людям, когда ругаем ту группу, к которой принадлежим.