Дональд Калшед - Травма и душа. Духовно-психологический подход к человеческому развитию и его прерыванию

Много позже, когда в возрасте около 75 лет Юнг выреза́л свой знаменитый камень перед домом в Боллингене, ему «вновь явился» Телесфор. Он описал этот спонтанный процесс:

Вскоре появилось еще нечто. На передней стороне, в естественной структуре камня я стал видеть небольшой круг, своего рода глаз, смотрящий на меня. Я прорезал его на камне, а в центре поместил крошечного гомункула. Он был как «куколка» (pupilla) – то, какими мы видим себя, отражаясь в зрачке (pupil) другого человека; своего рода кабир, или Телесфор, рядом с Асклепием. В античности его изображали в плаще с капюшоном и с фонарем в руке… Я набросал в его честь несколько строк… В переводе эта греческая надпись звучит так:

«Время-ребенок – играет ребенку подобно – играет как в настольную игру – царство ребенка. Это Телесфор, что странствует во тьме вселенской и мерцает звездой глубин. Ему держит путь к вратам солнца и в страну сновидений».

Юнг продолжает работу над этим образом на третьей грани камня, обращенной к озеру. Теперь он передает слово камню, и тот говорит за себя сам:

Я объединил здесь отдельные элементы внутреннего диалога Юнга с «куколкой», или «ребенком-сиротой», для того, чтобы показать его преданность священной искре души, живое присутствие которой он ощущал внутри себя – как он думает о ней, какие образы предлагает для нее его воображение, как она связана с его детством. Вначале вырезание человечка было полностью бессознательным действием, но постепенно Юнг пришел к пониманию, что этот маленький гомункул имеет для его личности некое драгоценное психологическое и духовное значение. Этот детский образ «сиял из глубин, как звезда» и был «спрятан в самой сердцевине души человека».

Мне кажется, что благодаря своему внутреннему опыту Юнг смог извлечь из своих страданий тот же самый урок, что и Пилот, когда он вместе с Маленьким принцем искал колодец. Оба они были наполнены красотой ночного неба в пустыне. Маленький принц сказал: «Звезды очень красивые, потому что где-то там есть цветок, хоть его и не видно… Знаешь, отчего хороша пустыня? – спросил он. – Где-то в ней скрываются родники…» Пилот вспоминает: «Когда-то, маленьким мальчиком, я жил в старом-престаром доме – рассказывали, будто в нем запрятан клад. Разумеется, никто его так и не нашел, а может быть, никто никогда его и не искал. Но из-за него дом был словно заколдован: в сердце своем он скрывал тайну…» (St Exupery, 2000: 68).

Тайной в сердце Юнга была жизнь его души, которой угрожали травмирующие нападки других людей. Вырезание человечка, его отделение и отдаление от себя представляют собой бессознательные усилия спрятать этот «клад» и сохранить его в безопасности, пока он сам жил своей внешней жизнью. Часто тайны глубин сердца человека должны быть отложены в сторону, для того чтобы жить достаточно адаптированной внешней жизнью. Но содержимое клада нельзя утратить. Это было бы равносильно насилию над сакральной искрой жизни – утрате души.

Юнг был не одинок в своих бессознательном акте, направленном на сохранение символического олицетворения ядра я для того, чтобы быть в состоянии продолжать внешнюю жизнь. Одну из моих любимых историй о таком ритуальном действии, спасительном для души, рассказывает Масуд Кан в статье, озаглавленной «Тайник как потенциальное пространство» (Khan, 1983). Я прерву свой рассказ о Юнге и кратко перескажу эту историю.

Кан описывает пациентку по имени Каролина, которая обратилась к нему за помощью в связи с эмоциональной катастрофой, которую она переживала после ухода мужа: она лишилась всякой надежды на личную жизнь с кем-то еще. Прошли несколько месяцев анализа с частотой пять раз в неделю, когда пациентка Кана стала перед выходными оставлять различные предметы в его приемной – зонтик, пакетик конфет, книгу и т. д. Похоже, Каролина отделяла от себя какую-то свою часть и оставляла ее на надежное хранение своему аналитику, а сама уходила в свою жизнь за пределами сессий. Кан был этим озадачен, но всегда держал предмет наготове, чтобы вернуть его ей в следующий понедельник, не расспрашивая прямо о значении такого своеобразного «использования» аналитического пространства.

После того как в отношениях между Каролиной и аналитиком возникло взаимное доверие, пациентка вспомнила важное «секретное» событие детства, которое отчасти объяснило эти «депозиты» в приемной. Раньше она никогда никому об этом не рассказывала. Когда ей было только три с половиной года, в ее жизни произошло главное потрясение – явно имеющее для нее травматическое значение. После осложненной токсикозом беременности мать родила близнецов и вскоре впала в послеродовую депрессию. Она не могла продолжать играть свою активную роль в жизни семьи. Так как ее депрессия усилилась, к детям была приглашена няня. Атмосфера в доме полностью изменилась, и маленькая Каролина буквально «утратила» свое детство.

В то критическое время пациентка сделала кое-что, совершенно непонятное для ее взрослой личности. Она взяла в столовой два серебряных подсвечника и закопала их в саду, не говоря никому ни слова. Эти подсвечники были дорогими, и их пропажа вызвала переполох в доме. Их долго везде искали; вызвали полицию и, в конечном итоге, страховая компания выплатила их стоимость. Несколько месяцев спустя родители продали дом друзьям и переехали в другой город.

Шли годы, и состояние матери постепенно улучшилось. И вот однажды, когда Каролине было девять лет, семья впервые за много лет отправилась в отпуск. Они вернулись в город, где родилась Каролина и пришли в гости к своим старым друзьям в тот самый дом. Пока все пили чай, Каролина пошла в сад, выкопала подсвечники и вернула их родителям. В этот момент, вспоминает Каролина: «Грянула буря – настоящий ад, и отец устроил мне большую взбучку» (Khan, 1983: 102).

Поясняя рассказ своей пациентки, Кан говорит:

Подсвечники символизировали все те позитивные, благотворные переживания ее младенчества и раннего детства, связанные с достаточно хорошей матерью. В тайнике вместе с закопанными подсвечниками она оставила ту полуживую часть себя, для которой уже не было места в отношениях с родителями, особенно с матерью. В этом тайнике было укрыто ее отсутствующее я.

К интерпретации Кана я хотел бы добавить, что тайник Каролины хранил нечто большее, чем ее «отсутствующее я» . Он надежно скрывал, инкапсулируя, нечто от ее спонтанного, невинного и одушевленного, отсутствующего я – ту часть, сохранившую ее живой дух, которая не могла больше жить во внешней реальности, но нашла альтернативную реальность, в которой продолжила свою жизнь в лимбе состояния «приостановленной оживленности». Воспоминания об этих событиях оставались в ее бессознательном в течение шести лет, пока Каролина не восстановила знание о своем раннем символическом действии и вернула сами подсвечники, ведь настало время, когда жизнь между мирами снова казалась ей возможной.