Дональд Калшед - Травма и душа. Духовно-психологический подход к человеческому развитию и его прерыванию

Когда Юнг рассказывал Фрейду о своей работе с такими пациентами, его наставник всегда предполагал, что «духовное» содержание – это замаскированная сексуальность или «психосексуальность». Психосексуальная теория Фрейда не находила у Юнга отклика и не помогала ему лучше понимать ни себя самого, ни болезненные и по общему признанию защищаемые внутренние миры своих пациентов – тем более те «мистические» чувства, которые, казалось, поддерживают и удерживают их внутри этих миров. Юнг также был заинтересован в том, что стали называть «экстрасенсорным восприятием», и он хотел услышать от Фрейда, что он думает о парапсихологических явлениях и сверхчувственном предвидении (Bair, 2003: 116). Как правило, Фрейд был склонен отмахиваться от этих тем со своей характерной «герменевтикой подозрения». (Более того, Фрейд заклинал Юнга никогда не отказываться от сексуальной теории, чтобы «волна черной грязи оккультизма» не захлестнула психоанализ.)

Тем не менее взаимопонимание, которое сложилось между двумя исследователями, было гораздо сильнее их разногласий и подготовило почву для сотрудничества и настоящей дружбы, из которой в течение следующих пяти лет возникало и развивалось психоаналитическое движение. Хроника их сотрудничества и невероятные достижения этих двух людей описана в книге Билла Мак-Гайра «Переписка Фрейда и Юнга» (McGuire, 1974), которая рассказывает нам одну из самых необычных историй сотрудничества в западной мысли. Во многом она воплощает в себе интеллектуальную/духовную борьбу в связи с вопросом: «Один мир или два?».

По мнению Питера Хоманса (Homans, 1989: 29ff), отношения Фрейда и Юнга быстро превратились во взаимное слияние и идеализацию, у обоих проявились яркие нарциссические черты. Хотя Юнг и с недоверием относился к сексуальной теории Фрейда, на этапе выстраивания их сотрудничества все конфликты в связи с его более «духовной» ориентацией были отставлены в сторону. Фрейд находил в Юнге блистательного «сына» и «наследника» его движения, а Юнг нашел во Фрейде отца и наставника, которого у него никогда не было. Следующие два письма показывают эту нарастающую близость между ними.

В сентябре 1907 г. в Амстердаме Юнг прочитал лекцию в защиту фрейдовских идей, и Фрейд был очень благодарен ему. Он писал:

это кажется мне почти малодушием, что [Вам приходится читать лекции о моих идеях], а я тем временем вынужден бездельничать!.. Теперь, как и всегда, мне хотелось бы быть с Вами, получая удовольствие от того, что я уже не один. И если Вам нужна поддержка, то я мог бы рассказать Вам о том, как долго я был в почетном, но болезненном одиночестве, которое началось после того, как я впервые заглянул в новый мир, о равнодушии и непонимании моих самых близких друзей, о моментах отчаянья, когда казалось, что я сбился с пути. Я мог бы рассказать, как задавался вопросом, каким образом я мог бы извлечь пользу для семьи из своих заблуждений, как во мне нарастала убежденность, с которой я ухватился за толкование сновидений, как за скалу в бушующем море, как появилась спокойная уверенность, которая, в конечном итоге, наполнила меня и велела ждать, пока какой-нибудь голос из толпы незнакомых людей не ответит мне. Этот голос был Вашим.

В октябре Юнг ответил своего рода исповедью:

В двух Ваших последних письмах Вы упрекаете меня в том, что я ленюсь отвечать Вам в переписке. Конечно, мне давно следовало бы объясниться. На самом деле – и мне стоит определенных усилий это признание – я безгранично восхищаюсь Вами как человеком и как исследователем, и, пожалуйста, не думайте, что я затаил что-то против Вас. Так что «комплекс самосохранения» здесь не при чем; это, скорее, из-за того, что мое почтение к Вам носит «религиозный» характер. Хотя я и не вижу в этом для себя большой проблемы, все же это представляется мне отталкивающим и смешным, так как нельзя отрицать эротического подтекста в этом чувстве. Я ощущаю гадливость, потому что в детстве я был жертвой сексуального насилия со стороны мужчины, которым когда-то восхищался.

А через несколько дней:

Я переживаю все муки пациента в анализе, волнуясь из-за всех мыслимых страхов в связи с возможными последствиями моей исповеди.

Насколько нам известно, Фрейд не ответил прямо на юнговскую «исповедь», но высказался по поводу юнговского описания его «религиозного» отношения:

…перенос на религиозной основе – это самый катастрофический удар для меня; он может закончиться только отступничеством вследствие всеобщей человеческой тенденции продолжать делать новые слепки со старых внутренних клише. Я сделаю все от меня зависящее, чтобы доказать вам, что я непригоден для того, чтобы быть объектом поклонения.

Тем не менее, образ Зигмунда Фрейда послужил центром сближения двух миров Юнга, благодаря чему его личность как «единство двойственной натуры» получила мощный импульс развития. Сотрудничество продолжалось, дружба и взаимопонимание укреплялись, несмотря на «оккультные» интересы Юнга и разочарование Фрейда в связи с его независимостью. Но затем духовный энтузиазм Юнга принял удручающе неожиданный поворот. Фрейд предложил, чтобы психоанализ ассоциировался с местным этическим братством. Он надеялся, что это защитит анализ от авторитарного подавления, которое могло начаться со стороны государства или Церкви. Юнг лишь презирал такие объединения, и в его ответном письме ярко проявилась его личность № 2:

Вы думаете, это Братство может принести какую-нибудь практическую выгоду?

Я полагаю, что у психоанализа гораздо более тонкая и сложная задача, чем альянс с этическим братством. Я думаю, что мы должны дать ему время, чтобы он проникал в людей из многих источников, чтобы он оживил у интеллектуалов восприимчивость к символу и мифу для того, чтобы стала возможной постепенная трансформация образа Христа обратно в прорицающего бога виноградной лозы, которым он был. На этом пути психоанализ может обогатиться экстатическими энергиями христианства, берущими начало в самых основаниях жизни, с одной лишь целью – сделать культ и священный миф тем, чем они были когда-то – опьяняющей радостью, когда к человеку возвращается этос и святость животных. В этом была красота и цель классической религии, которая от Бога знает, что преходящие биологические потребности становятся ничтожными. И еще, что бесконечные экстаз и слабоволие дремлют в нашей религии, ожидая момента, когда они послужат своему истинному назначению! Подлинное и действительно этическое развитие не может обойтись без христианства, должно вырасти на его почве и допеть до конца его гимн любви, агонии и экстаза над умирающим и возрождающимся богом, мистической силой лозы, удивительной антропофагией Тайной Вечери – лишь такое этическое развитие может пойти на пользу витальным силам религии.