Луиджи Зойя - Созидание души

Резюмируя изложенную точку зрения, я утверждаю, что если в любом обществе отцы отличаются от матерей большей авторитарностью и агрессивностью, это происходит не вследствие инстинкта, который приписывал бы самцам животных большую склонность к борьбе, а в результате принятой впоследствии роли, особого, вызывающего беспокойство положения, при котором они оказываются в центре цивилизации; положения, которым они не обязательно наслаждаются и которое, как шлем Гектора, напрасно пугает их детей.

Шлем Гектора учит нас не только этому. Он учит нас, что отец способен понять страх, который внушают сыну его блестящие доспехи; он может улыбнуться и, сняв свою броню, обнять сына так же, как это делает мать.

Мудрость Гомера не ограничивается и этим; он выдвигает ту трагическую альтернативу, которую позднее, пролив моря крови, нам преподнесла история. Гектор на самом деле единственный герой у Гомера, способный изменять при необходимости степень своей семейной чувствительности, ошибочно описываемой как женственная, так же как работающая женщина ошибочно оценивается как маскулинная. Тем не менее смерть Гектора от руки Ахилла представляет собой кульминационный момент « Илиады », и это говорит о многом, о тех мифологических образцах, которым следовало общество, вековые сказания о которых были положены в основу гомеровской эпопеи.

Ахилл – это противоположность Гектора. Ахилл тоже отец, но мы ничего не знаем о его отношениях с сыном, о котором узнаем только, что он воин, как и его отец ( Одиссея ) 67.

Если Гектор – это ствол, на котором держится семья, то Ахилл – это разрубающий ее топор: Андромаха вспоминает о нем, как о том, кто истребил свою родню, убив отца и семерых братьев ( Илиада ) 68. Речь Гектора направлена на то, чтобы сдержать разрушения, подчинив войну рыцарским нормам, Ахилл издает рык, подобно зверю в джунглях. В решающий момент схватки с троянским героем он отказывается от законов, не желает следовать правилам войны, испытывая животную жажду крови: потому что невозможно заключить «договор между человеком и львом, волком и ягненком» ( там же ) 69.

Здесь нам кажется, что Гомер пророчески угадал, какая именно из двух доступных ему мифологических моделей будет преобладать в последующие века. Нам кажется, что он объявил о поражении более полной и сложной из них и о победе более слабой в семейном плане, но более сильной в плане публичном, политическом или военном. Нам кажется, что таким образом он смоделировал медленное многовековое угасание ее силы и способности создавать новые социальные институты, которой не сопутствовала чувствительность в личных отношениях; вплоть до полной дегенерации в наши дни, когда великие метафоры отцов нации оказываются неразрывно связанными с тиранией и разбоем. И патриархальная семья, отражая этот процесс, вынужденно следует тем же путем упадка: так образуется порочный круг общественных и частных сил, намеренно дискредитирующих роль отца на социальном, семейном и интрапсихическом уровне.

Прежде чем примириться с этим, давайте подумаем, должен ли Гектор обязательно проиграть битву Ахиллу.

Природа всегда тяготеет к полноте вариантов и насыщенности. Лесные животные кормятся и спариваются, но не устраивают оргий и не предаются обжорству, их аппетиты быстро удовлетворяются. Сам лес быстро достигает состояния равновесия, где все на своем месте. Деревья не растут слишком тесно или до бесконечности. Их ветви прикрывают подлесок, который, в свою очередь, дает место травам, а они – мху, и так далее; пока все пространство не будет заполнено, но не переполнено, согласно принципу разнообразия и взаимодополнения. И только современный человек изобрел монокультуры – эти растительные метастазы, где естественное разнообразие максимально ограничено; где важно количество, но только одного вида; где растения задыхаются и заражаются друг от друга. Он также изобрел города, эти монокультуры вида «человек», где его представители скапливаются вместе, чтобы жаловаться: как нам тесно! как ужасно видеть вокруг только цемент!

Некогда богатство означало красоту, в том числе и благодаря разнообразию. Античные сокровища не случайно представляют собой украшения: радость, праздник для глаз, уникальное зрелище. Сегодня богатство – это банковский счет, все более длинные и одинаковые колонки цифр; или ряд похожих друг на друга офисов, стоимость которых исчисляется миллионами за квадратный метр.

Психика (душа) – это та наиболее сложная часть человека, для объяснения которой недостаточно естественных законов; у нее нет желудка, который можно наполнить, и ее голод не знает конца. Психика, или душа, должна, вероятно, быть новым, метазоологическим, измерением человека. В этом измерении обитают знания, искусство, религия – все то, что ставит нас выше животных. Когда душа предается забвению в качестве отдельного топоса, внутренняя активность бессознательно проецируется и проявляется вовне как потребность в утверждении посредством неограниченного богатства и в то же время как потребность в утверждении нашего превосходства над животными, господства нашей души над их телом. Животное – то есть живое существо, animale, которое во многих языках называется подобным образом, потому что первоначально оно также воспринималось как наделенное душой ( anima ), – теперь становится просто вещью, которой мы можем обладать, или даже счетной единицей нашего богатства. Сегодня в итальянском языке выражение valore pecuniario означает «стоимость, выраженная в денежной форме, в счетных единицах». В оригинале же слово «pecuniario» обозначало «выраженное в pecus », в головах скота. Та же этимология и у слова «капитал»: оно означало количество голов скота. Это что касается романских языков. Английское fee происходит, в свою очередь, от франкского febu (скот). Тот же первоначальный смысл имеет немецкое Schatz (сокровище), идущее от германского корня skatta (скот). Греческий обол обязан своим происхождением слову obelós – часть животного, приносимая в жертву.

Таких слов достаточно, чтобы напомнить нам, что первоначально богатство было живым, то есть выражалось в количестве животных, живых душ. Изначально богатство и душа не только не противоречат друг другу, напротив, между душой и богатством существует континуум.

Психика сумела постепенно дифференцироваться от нашей животной части, с изобретением новых форм бытия, таких, как смех и плач, вещи не столь противоположные, сколь взаимодополняющие, которые нужно ставить рядом, поскольку и между ними существует свой континуум. Величайшее творческое самовыражение античного мира – театральная драма – выводила на сцену в одной постановке комедию и трагедию. Драматическое представление не разделяло, в противоположность современной школе, важность мудрости и тайны, знания и незнания, обучения и молчания. В целом оно передавало противоположности в их единстве. Мистерии были одновременно грустью и радостью, передачей знания, но с абсолютным запретом на дальнейшее его распространение. Ничто не стремилось быть абсолютным благом: благом признавались относительность ценностей и единство дополняющих друг друга противоположностей. От этого бесконечно далеко наше стремление представлять вещи решительно односторонние как happy end для немногих счастливчиков.