Луиджи Зойя - Созидание души

Вернемся к рассказу Овидия. Потерявшийся Силен пробирается по крестьянским полям, которые приводят его к царю Мидасу. Он радуется встрече со стариком, товарищем по волнующим и секретным обрядам. Мидас, по легенде, был посвящен в мистериальные культы самим Орфеем.

После того как отпразднована встреча, Мидас провожает Силена к его юному ученику, богу Дионису. Тот, в свою очередь, радостно обнимает мудрого учителя и обещает Мидасу исполнить любое его желание. И вот злополучная просьба: «Пусть все, до чего я дотронусь, превратится в золото».

Само по себе желание золота не нарушает метафизический порядок мира, в котором оно высказано. Мир Мидаса – это не мир банков, и золото – это не только единица измерения одностороннего накопления. Но подозрительно и предвещает несчастье это слово «всё»: как можно получать всегда и только лишь золото? В этом слишком много односторонности. Слишком много желания удачи. Это плохо кончится, хотя и не обязательно так, как с Поликратом. И вот итог бесполезного накопления: никакой еды, потому что она превращается в золото прямо во рту; никакой воды по тем же причинам; когда от усталости Мидас хочет прилечь, ложе становится твердым, как металл, и так далее. Пока царь, взмолившись, не попросил бога избавить его от «роскошной бедности».

Дионис его избавляет. Мидас должен будет окунуться в реку Пактол и подняться до ее истока; после этого он освободится от проклятого металла. Золото, главная ценность, принятая в нашей культуре, отказало царю в удовлетворении самых простых потребностей: есть, пить, спать. Но без этих животных функций сама цивилизация и ее богатства умирают. Для их спасения необходимо противостоять мощному потоку человеческих изобретений и стремлению человека удаляться от истока. Нужна сила для того, чтобы пойти против течения, вернувшись туда, где этот поток изобретений – всего лишь пробивающийся из земли родник, то есть простое продолжение природы.

Мидас облегченно вздыхает, потому что он вернулся к обычному человеческому чередованию приобретений и потерь. С точки зрения современной экономики он открыл разницу между меновой и потребительской стоимостью. Но с точки зрения психологии он научился чему-то большему. Мидас действительно обменял Силена на золото. Он подменил сложность тайных ценностей под покровом мрака ценностью драгоценного металла – слишком явной, светлой и сияющей. Он отказался от глубины тайной и трагической мудрости в пользу того умеренного практицизма, до которого столь жадны легкомысленные толпы. Он символизирует не только психологическую бедность тех, кто хочет быть только богатым, но и, более обобщенно, упорство тех, кто в богатстве ищет только стоимость, забывая, что, согласно мифу, они погибнут, если не погрузятся в многообразие и не обретут опору в собственной противоположности.

Самая волнующая новость XXI века – это не создание новой страны, континентальной и многонациональной, могучей, как никогда в истории. Ни даже тот факт, что этот союз возник на денежных потоках, а не на потоках крови. Истинная, беспрецедентная новизна в том, что это гигантское событие разворачивается при полном отсутствии мифов, обрядов и символов.

В действительности миф о Европе существует, но он как будто принадлежит прошлому, а не будущему. «Другим», а не нам. И для европейцев жители соседней европейской страны всегда остаются «другими».

Можно сказать, что европеец отличается не по своей принадлежности, а именно по отсутствию принадлежности к той большой стране, где он живет. Европеец говорит об Америке с бесконечными эпитетами и сильными амбивалентными чувствами. Но когда он произносит: «Америка , великая страна», он говорит это с чистым восхищением, почти с завистью. И, тем не менее, европеец не хочет принадлежать к великой стране. Возможно, большая страна означает большую ответственность: и история, которая все сильнее давит на европейцев своим весом, отняла у них воздух, приучив их мелко мыслить и чувствовать.

Однако уже в глубокой древности существовало нечто, именуемое Европой. Греческие мифы рассказывают о судьбе девушки Европы. В свою очередь, в первых исторических хрониках, написанных Геродотом, уже упоминается географическая общность, названная Европой. В ходе западной истории проявился особый характер этой земли. Следовательно, обрисовать его должно быть нетрудно. Характеристика Европы должна быть определенной, не смутной: соответственно, вроде бы должна быть ясной европейская идентичность.

Европа объединила свои силы – это воплощенная идея сильного государства. В то же время это крайнее разнообразие и плюрализм: нигде в мире не сконцентрировано столько разных культур на столь небольшой территории. Сама идея национального государства – европейская. И национальное государство было изобретено не по экономическим, географическим или династическим причинам, а из-за этнических различий.

Некогда люди определяли себя как группу, потому что составляли часть большого племени и были связаны кровными узами или потому что они подчинялись одному и тому же королю. Позднее казалось логичным определять как общность тех, кто говорит на одном языке, или исповедует одну религию, или живет на одной территории. Но для Европы и ее народов эти правила трудно применимы.

Кровные узы сейчас мало значат, хотя слово «нация» и является, по-видимому, однокоренным со словом «рождение» ( nascita ), то есть имеется в виду общее происхождение. Соединенные Штаты называют себя единой нацией, именно по европейской модели, и при этом представляют собой народ эмигрантов самого различного происхождения. Ничего не значит и подчинение одному суверену: французы остаются французами и с живым королем, и отрубив ему голову. В сердце Европы находится Швейцария, конфедерация небольших национальных общностей, европейский эксперимент в миниатюре, который успешно длится вот уже семь веков: то есть дольше многих национальных государств. (Конечно, Франция или Австрия старше, но в течение долгого времени они были многоэтничными и многоязычными государствами, воистину многонациональными.) Принадлежность к народу Швейцарии не обусловлена ни лингвистической, ни религиозной общностью. Ни даже местом обитания, с учетом того, что швейцарское гражданство сохраняется в течение поколений, даже если граждане живут в других странах. Швейцария имеет этническую, хотя и множественную, идентичность с высоким уровнем прочности, потому что основана она на единстве ясных и многочисленных различий.

Многовековой успех швейцарской модели воодушевил строителей модели европейской. Но не он ее создал. Европа – а с ней и европейская модель – уже существовала. Европа имеет свои мифы и архетипы, древние, как азиатский полуостров (ср.: Гесиод. Каталог женщин , 19; Геродот. История , IV, 45; Овидий. Метаморфозы , II, 833 и далее и III, 1 и далее). Мы имеем в виду тот самый миф о царевне Европе, которая родилась в Азии и дала имя новой земле. Это архетип объединения противоположностей, то есть именно единства в различии.