Джон Стейнбек - Русский дневник

Это можно было предвидеть. Перед его домом, во дворе, на аккуратно подстриженном газоне, находилось множество людей, приглашенных на «сущие крохи» и бокал вина. Две красивые девушки вышли из дома с кувшинами воды. Они полили воду на наши руки – так мы умылись. Девушки протянули нам белые полотенца с красной вышивкой – так мы вытерлись.

А потом нас пригласили в дом. Пройдя через коридор, мы оказались в большой комнате. Комната была увешана яркими ткаными ковриками; некоторые из них напомнили нам индийские покрывала. Пол был покрыт циновками, напоминавшими мексиканские petate . При виде стола мы чуть не умерли. Стол был длиной около четырнадцати футов (под четыре метра), он ломился от еды, а вокруг него сидело два десятка гостей. Я думаю, что мы в первый и последний раз в своей жизни присутствовали на ужине, где в качестве закусок подавали жареных цыплят, причем на каждую порцию приходилось по половине цыпленка. Затем перешли к холодной вареной курице, залитой вкусным холодным зеленоватым соусом со специями. Потом были сырные палочки, салаты из помидоров и грузинские соленья. Потом подали рагу из ягненка под густым пряным соусом. Потом был какой-то местный жареный сыр. Был плоский грузинский ржаной хлеб, нарезанный как фишки для покера. А в центре стола громоздились фрукты: виноград, груши и яблоки. Самое страшное – все это было невообразимо вкусно. Вкус каждого блюда был для нас в новинку, и нам хотелось перепробовать их все! От переедания мы едва не отдали концы. Капа, гордящийся своей талией в тридцать два дюйма (восемьдесят сантиметров), ни за что не хотел ослаблять брючный ремень, в результате чего заработал распухший подбородок и выпученные покрасневшие глаза. Я чувствовал, что без пары-тройки дней полной голодовки мне никогда не вернуться к нормальной жизни.

Я вспомнил – и, наконец, понял суть – историю, которую мне рассказывал один англичанин. Во время войны он был командирован в Америку для закупки чего-то там, и оказался на Среднем Западе. Всюду, где он появлялся, его кормили до отвала. Он поедал по три-четыре ужина в день. Его замучили обедами, а в промежутках между ними люди все время старались его чем-то подкормить. Им было его жалко – «ведь в Англии совсем нечего есть». Видимо, они хотели откормить гостя до такой степени, чтобы он смог некоторое время продержаться на запасах накопленного жира. Через три дня он уже был серьезно болен, но от него не отставали. К концу недели командированный впал в глубокое отчаяние. Его желудок, привыкший к простой английской еде, восстал против такого обращения. Но люди, видя, что он заболел, все сильнее жалели его – и все больше кормили. Будучи честным человеком, он пытался объяснить, что изобилие пищи его убивает, но ему просто не верили. Потом он стал привирать, рассказывая, что не может столько есть, зная, что многие люди в Англии лишены подобных яств, но над гостем смеялись и продолжали его кормить. Он рассказывал, что, когда приближался к какой-нибудь ферме, там сразу начиналась массовая резня кур, а однажды утром, за бритьем, он обнаружил куриные перья на своей бритве. В конце двухнедельной командировки он потерял сознание и был доставлен в больницу, где его еле привели в чувство. Лечащий врач предупредил его, что в таком состоянии нельзя много есть – даже если он чувствует сильнейший голод. Больной дико захохотал и зарылся головой в подушку. В свое время я полагал, что в этой истории много преувеличений, но теперь начинаю верить, что все это была истинная правда.

Потом он стал привирать, рассказывая, что не может столько есть, зная, что многие люди в Англии лишены подобных яств, но над гостем смеялись и продолжали его кормить.

За грузинским столом у нас тоже начались проблемы. Если мы не ели, нас заставляли, а если мы ели, то нам мгновенно подкладывали новые порции. Над столом летали графины местного вина. Это было восхитительное вино, легкое и полнотелое – наверное, оно спасло и наши жизни. После нескольких бокалов вина хозяин встал. С кухни пришла его жена, красивая черноглазая женщина с волевым лицом, и встала рядом с ним. Хозяин выпил за наше здоровье и за процветание Соединенных Штатов. А потом назначил своего лучшего друга тамадой – ответственным за речи гостей. Как нам рассказали, это старинный грузинский обычай. С этого момента за столом никто не может произнести тост без его разрешения. Если кто-то хочет предложить тост, то он должен передать слово тамаде, которого обычно и выбирают за его талант произносить речи. После этого тамада произносит предложенный тост. Говорят, при таком подходе гости меньше говорят не по делу.

Тамада произнес довольно длинную речь. Тут следует пояснить, что в данном случае даже короткая речь становилась долгой, ибо каждое предложение нужно было перевести с грузинского языка на русский и с русского на английский. И бог весть какие идеи в ходе такого перевода были утрачены или искажены – особенно по мере того, как обед подходил к кульминации. Тамада работал в хозяйстве экономистом. После обычных вежливых пассажей в первой части тоста он перешел к своему хобби. Он выразил сожаление по поводу несчастных случаев и недоразумений, которые вынуждают американцев и русских отдаляться друг от друга. По его словам, у него есть ответ на вопрос, как это исправить, и этот ответ – торговать. Он сказал, что между Россией и Америкой нужно заключить договор о торговле, потому что Россия крайне нуждается в том, что может производить Америка: в сельхозтехнике, тракторах, грузовиках, локомотивах. Он предположил, что Соединенные Штаты, возможно, испытывают потребность в некоторых продуктах, которые производит Россия. Он упомянул драгоценные камни и золото, целлюлозу, а также хром и вольфрам. По-видимому, экономист долго размышлял над этой проблемой, но, похоже, не догадывался о многих трудностях, стоявших на пути такого соглашения. Впрочем, нужно признаться, что и мы о них ничего не знали.

СССР. Грузия. 1947

Поскольку мы были иностранцами и не могли направить свое предложение тамаде в письменном виде, нам разрешили ответить на его тост. Мы предложили тост за упразднение штор всех видов – железных занавесов, нейлоновых занавесок, политических драпировок, завес лжи и предубеждений. Мы считаем, что занавес – это прелюдия к войне. Если война начнется, то произойдет это только по одной из двух причин: либо по глупости, либо по злому умыслу. Если это произойдет по злому умыслу со стороны каких-то руководителей, то их нужно отстранить от власти. Если же это произойдет по глупости, то нужно более внимательно рассмотреть такую причину. Мы предположили, что поскольку все, даже самые глупые и воинственные люди, не могут не понимать, что в современной войне победить нельзя, то любой руководитель с любой стороны, который всерьез предлагает начать войну, должен быть выслежен и обезврежен как безумец и преступник. Капа видел большую войну, я тоже немного видел войну, и мы оба испытываем к ней схожие сильные чувства.