Жан-Ив Борьо - Макиавелли

Кардоне пришлось осадить Прато. Боевой дух в его войске, не слишком многочисленном (пять тысяч пеших и две сотни конных солдат), страдавшем от нехватки оружия и дурной пищи, оставлял желать лучшего. Первая же предпринятая атака была легко отражена флорентийцами. Кардона, разуверившийся в успехе, отправил врагу послание с новыми условиями: он готов снять осаду, если ему выплатят 3000 дукатов, а его воинов снабдят хлебом. Содерини, к великому несчастью флорентийцев, вновь ответил отказом, за что годы спустя его горько упрекал Макиавелли (в XXVII главе книги II «Рассуждений о первой декаде Тита Ливия», озаглавленной «Благоразумные государи и республики довольствуются победой; кто ищет большего, часто находит лишь собственную гибель»: «Оказавшись на равнине, не увидев никого и испытывая нужду в пропитании, они [испанцы] попытались добиться соглашения; возгордившийся народ Флоренции отверг предложение, в результате чего последовало падение Прато и его правительства». [73]После отказа Содерини Кардона 29 августа предпринял вторую атаку, и его жалким пушкам удалось пробить брешь в крепостных укреплениях Прато. Регулярная армия в этом случае бросила бы все силы на то, чтобы ее заткнуть, но… отряды ополчения Макиавелли, охваченные паникой, бросились спасаться бегством, оставив поле боя едва живым от голода испанцам, которые предались безудержным грабежам, убийствам и насилию. Если верить Макиавелли, число погибших достигало 4000 человек. В близко расположенной Флоренции, отныне лишенной защиты, также возобладала паника: женщины из почтенных семейств укрылись в монастырях, торговцы покинули город, стражники, охранявшие дворец Синьории, испарились без следа. Однако улицы города в считаные часы заполнились молодыми сторонниками Медичи – palleschi, – которые собирались на площадях, оглашая их криками: «Palle! Palle!» ( ит. «Клубки! Клубки!»). Редких сторонников Содерини, осмелившихся высунуться из своих палаццо, осыпали насмешками и ударами. Кардона воспрянул духом и потребовал вначале 60, а затем и 120 тысяч дукатов, особенно настаивая на уходе Содерини и возвращении Медичи. У Содерини земля горела под ногами. Ему все стало ясно, когда в его покои во дворце ворвался отряд молодых аристократов и, угрожая шпагами, потребовал освобождения 25 своих сторонников, ранее из предосторожности брошенных в застенок. Осознав, что игра проиграна, Содерини вызвал Макиавелли и попросил связаться с его другом Веттори, пользовавшимся благосклонностью сторонников Медичи. Веттори прибыл во дворец, и Содерини сообщил ему, что готов уступить власть, если ему и его семье будет гарантирована безопасность. Несколько часов спустя Содерини в сопровождении Веттори уже выехал из города в Сиену. Его ждала долгая ссылка.

С отъездом гонфалоньера во Флоренции образовался политический вакуум. Впрочем, ненадолго. 1 сентября в город вернулся Джулиано Медичи – под приветственные возгласы своих друзей и в удивительно скромном экипаже, долженствовавшем свидетельствовать, что Медичи уже не те, что были до изгнания. Всем теперь заправляли вооруженные palleschi, которые не допустили созыва Большого совета вплоть до 14 сентября, когда во Флоренцию в свою очередь вернулся – с триумфом – кардинал Джованни Медичи. Два дня спустя Медичи собрали на площади Синьории неофициальный parlamento, в который вошли исключительно palleschi. Этот «парламент» назначил комиссию, разумеется, в сокращенном составе, – она называлась balia и включала сначала 46, а затем 66 горожан, – с целью реформировать правительство. Балья немедленно приступила к ликвидации системы, действовавшей с 1494 г. Совет девяти, возглавлявший ополчение, был распущен – как, собственно, и само ополчение. Должность гонфалоньера перестала быть пожизненной, срок ограничили 14 месяцами. Большой совет также был распущен, и была воссоздана система многочисленных Советов, которые до 1494 г. служили Медичи своего рода прикрытием политической власти, на самом деле безраздельно принадлежавшей этому семейству. На должность гонфалоньера был назначен Ридольфи – фигура, устраивавшая все стороны, – тогда как Макиавелли остался при должности секретаря Совета десяти и Второй канцелярии. Его поведение в этот «латентный» период представляется довольно странным. Сохранилось письмо, в котором он подчеркнуто сухо пересказывает ход событий, приведших к падению Содерини: адресованное некой «даме благородного происхождения» (вероятно, Изабелле д’Эсте, супруге маркиза Мантуи Франческо Гонзаги), оно выдержано в весьма почтительном по отношению к Медичи тоне. Горожане, по его мнению, всеми силами желают жить столь же достойно при Медичи, как жили прежде, «во времена правления их отца Лоренцо Великолепного, оставившего по себе столь славную память». Это еще не все. 29 сентября Макиавелли в одном из писем (он напишет их как минимум два) советует кардиналу Джованни Медичи проявить мудрую сдержанность в возвращении имущества, прежде конфискованного у семейства Медичи; складывается впечатление, что в первые дни установления нового режима Макиавелли поверил в возможность восстановления связи времен, прерванной в 1489–1512 гг. свободным правлением, рассматриваемым как отступление: «Полагая, что искреннее расположение послужит извинением моей самонадеянности, позволю себе дать вам следующие советы…» Далее идут слова, которые мы встретим и в «Государе»: «Государь… должен остерегаться посягать на чужое добро, ибо люди скорее простят смерть отца, чем потерю имущества». Макиавелли также позволяет себе выступить с «Увещеванием сторонникам Медичи», в котором настаивает на тщетности оголтелой хулы в адрес Содерини с его «ошибками» с целью понравиться новым хозяевам. Здесь парадоксальным образом проявляется наивная неспособность Макиавелли понять озлобленность Медичи, униженных долгой ссылкой, отчасти стоившая ему репутации циника: он верил во всемогущество разума, перед которым должны отступить гнев, ненависть и вражда. Медичи – элита, люди воспитанные и блестяще образованные; как можно сомневаться, что, вернувшись к власти, они не сумеют побороть свои страсти и не прислушаются к голосу разума? Известно же, что разум не нуждается в гриме, а достоинства государя (гл. XXII–XXIII) измеряются достоинствами его советников, главным талантом которых остается честность!

Как бы то ни было, вместе с Пьеро Содерини с политической сцены исчез основной элемент созданной им политической системы. Судьбы Макиавелли и Содерини были неразрывно связаны на протяжении десяти лет, с момента избрания последнего пожизненным гонфалоньером. Макиавелли в гораздо большей степени, чем секретарь Первой канцелярии добродушный гуманист Марчелло Вирджилио Адриани, был советником Содерини по международным делам в самом широком смысле слова, шла ли речь о малознакомом и всегда таящем угрозу государе наподобие Людовика XII или Максимилиана, неистовом, необузданном итальянце вроде герцога Валентино или папы Юлия II или одном из бесчисленных местных князьков, которых легальная дипломатическая деятельность Макиавелли вообще не должна была касаться. Человек, способный исполнить любую миссию, вплоть до инспекции укреплений, он ни разу не подвел Содерини, и тот никогда не скупился на его поддержку, охотно воспринимая его зачастую оригинальные предложения, например идею о создании ополчения.