Патти Смит - Просто дети

– Что с нами станется? – спросила я.

– Мы навсегда останемся “мы”, – ответил он.

Ни я, ни Роберт не забыли клятвы, которую дали друг другу в такси, когда ехали из “Оллертона” в “Челси”. Очевидно, мы были еще не готовы разойтись своими дорогами.

– Подумаешь, большое дело! Я буду жить прямо за стеной, – сказал он.

Нам пришлось вытрясать из карманов мелочь. Требовалось четыреста пятьдесят долларов – арендная плата за месяц и залоговый платеж. Роберт стал исчезать чаще, чем обычно, приносил по двадцать долларов. Я написала несколько рецензий на диски, и теперь мне штабелями присылали пластинки бесплатно. Те, которые мне нравились, я рецензировала, а потом несла всю стопку в магазинчик “Свобода бытия” в Ист-Виллидж, где их покупали по доллару штука. Десять пластинок – уже деньги. Собственно, пластинки приносили мне больше денег, чем рецензии: я была далеко не плодовитым автором, да и писала обычно о малоизвестных музыкантах – Патти Уотерс, Клифтоне Ченьере, Альберте Эйлере. Мне было интереснее не критиковать, а знакомить людей с артистами, которые, возможно, пока не замечены. Общими усилиями мы с Робертом накопили нужную сумму.

Я терпеть не могла упаковывать вещи и делать уборку. Роберт охотно взял на себя это бремя: выбрасывал лишнее, орудовал шваброй и кистью, совсем как раньше в Бруклине. Я же все время проводила в “Скрибнерз” и в “Ля МаМе”. Вечером после репетиций мы встречались у “Макса”. Теперь мы были достаточно высокого мнения о себе, чтобы спокойно, с хозяйским видом восседать за круглым столом.

Генеральная репетиция “Роковой женщины” состоялась 4 мая, в день, когда расстреляли демонстрацию студентов Кентского университета [86]. У “Макса” о политике, в сущности, никогда не разговаривали, если не считать “политических игрищ” на “Фабрике” – разнообразных интриг. Как правило, все разделяли мнение, что правительство коррумпировано, а воевать во Вьетнаме нехорошо, – вот и весь интерес к политике. И все же ужас Кентского расстрела витал над сценой, и спектакль прошел без особого блеска.

Но позднее, после официальной премьеры, дело пошло на лад. Роберт ходил на все спектакли, часто приводил новых друзей. Среди них была Динь-Динь, одна из “фабричных девушек”. Жила она на Двадцать третьей в комплексе “Лондон-террас”. Роберту импонировало ее живое остроумие. У нее было личико задорного ангелочка, но язык – острый как бритва. Я добродушно сносила ее насмешки, рассудив, что для Роберта Динь-Динь – все равно что для меня Мэтью.

Это Динь-Динь познакомила нас с Дэвидом Кролендом. Внешне Дэвид был просто близнец Роберта: высокий, стройный, с темными кудрями, бледной кожей и темно-карими глазами. Он был из хорошей семьи, учился в Прэтте на отделении дизайна. В 1965 году Энди Уорхол и Сьюзен Боттомли приметили его на улице и уговорили сниматься в кино. Сьюзен по кличке Международный Бархат готовили в качестве следующей суперзвезды, наследницы Эди Седжвик. У Дэвида был бурный роман со Сьюзен, а когда в 1969-м она его бросила, он сбежал в Лондон, где, как в теплице, цвели пышным цветом кино, дизайн одежды и рок-н-ролл.

Его взял под свое крыло шотландский кинорежиссер Дональд Кеммел. Кеммел находился в самом центре этого созвездия лондонской богемы: он и Николас Роуг только что сняли фильм “Представление”, где сыграл Мик Джаггер. Дэвид, топ-модель из “Бойз инкорпорейтед”, был абсолютно уверен в себе и никому не давал спуску. Когда его упрекали – мол, он наживается на своей красоте, Дэвид парировал: “Я лично – нет. А вот другие на моей красоте наживаются”.

Дэвид делил свое время между Лондоном и Парижем, а в начале мая вернулся в Нью-Йорк. Остановился у Динь-Динь в “Лондон-террас”, и она охотно всех нас перезнакомила. Дэвид был обаятельный человек. Он уважительно отнесся к тому, что Роберт и я – пара. Он обожал бывать у нас в мастерской. Называл ее “ваша фабрика искусства”. Смотрел на наши работы с искренним восторгом.

С появлением Дэвида рассеялись тучи, тяготевшие над нашей жизнью. Роберту было приятно общаться с Дэвидом, он радовался, что Дэвид высоко ценит его работы. Именно Дэвид раздобыл для Роберта один из первых заказов. Нужно было сделать разворот для “Эсквайра” – портреты Зельды и Скотта Фитцджеральд. Роберт изобразил их с глазами, замазанными краской. Гонорар составил триста долларов; Роберт еще ни разу не получал столько денег зараз.

У Дэвида была машина, белый “корвер” с красной обивкой. Как-то он повез нас кататься вокруг Центрального парка. Мы с Робертом впервые вместе ехали на автомобиле, если не считать такси или машины моего папы, который подвозил нас в Нью-Джерси от автовокзала. Дэвид был не то чтобы богач, но уж зажиточнее Роберта. Он помогал нам тактично и великодушно: если вел Роберта в ресторан, сам оплачивал счет, а Роберт дарил ему ожерелья и маленькие рисунки. Совершенно естественно, что Дэвида и Роберта потянуло друг к другу. Дэвид ввел Роберта в свой мир, в общество, где Роберт вскоре стал своим.

Они проводили вместе все больше времени. Я наблюдала, как Роберт собирался – точно джентльмен на охоту. Продумывал все детали. Цветной носовой платок: сложить и засунуть в задний карман. Браслет. Жилет. Причесаться – это вообще длительная процедура, медлительная, методичная. Он знал, что мне нравится, когда его волосы слегка растрепаны, а я знала, что не ради меня он укрощает свои кудри.

Роберт начал вести светскую жизнь и просто-таки расцвел. Он знакомился с людьми, вхожими на “Фабрику”, подружился с поэтом Джерардом Малангой. Джерард выходил на сцену с The Velvet Underground : танцевал и орудовал хлыстом. Роберта он водил по местам вроде секс-шопа “Сундук наслаждений”. Приглашал в один из самых изысканных литературных салонов города. Роберт настоял, чтобы я сходила на одно из собраний – оно проводилось в жилом комплексе “Дакота” в квартире Чарльза Генри Форда, редактора журнала “Вью”, который впервые познакомил Америку с сюрреализмом.

В салоне мне показалось, будто я на воскресном обеде в гостях у родственников. Поэты по очереди читали бесконечные стихотворения, а я спрашивала себя: “Неужели Форд в глубине души не жаждет вернуться в салоны своей молодости, где царила Гертруда Стайн, где бывали Бретон, Мэн Рей и Джуна Барнс?” Однажды Форд пододвинулся к Роберту и сказал: