Мартин Гилберт - Черчилль. Биография

В окопах

18 ноября 1915 г., перебравшись во Францию, Черчилль собирался присоединиться к своему полку в Блекене, в тридцати километрах от Булони. Однако на пристани его ждала машина. Ее прислал сэр Джон Френч, который приказал доставить его в свою штаб-квартиру в Сент-Омере. Но Черчилль решил сначала заехать в Блекен, где несколько часов общался с сослуживцами по Оксфордширскому йоменскому полку, а потом отправился в Сент-Омер, где и переночевал впервые как военнослужащий в штаб-квартире главнокомандующего, «в прекрасном замке, – написал он Клементине, – с горячими ваннами, кроватями, шампанским и всеми удобствами».

В тот вечер Френч предложил Черчиллю выбор – присоединиться к его штабу в качестве адъютанта или возглавить командование бригадой на фронте в ранге бригадного генерала. Черчилль выбрал бригаду, но спросил, нельзя ли сначала набраться немного опыта окопной войны. «Я твердо решил не возвращаться ни в какое правительство до окончания войны, – написал он брату в свой первый день во Франции, – если только мне не предложат широкие и реальные исполнительные полномочия. Но эти условия вряд ли будут удовлетворены. Поэтому я намереваюсь приложить все усилия, чтобы проявить себя в армии. Как ты знаешь, это моя первая профессия, к которой у меня всегда лежала душа».

Набираться окопного опыта Черчиллю предстояло в Гвардейской дивизии. В первый же день во Франции он посетил штаб-квартиру дивизии в Ла-Горг. «К моему удивлению, – писал он Клементине, – в сутки они теряют всего около 15 человек убитыми из 8000, ведущих активные боевые действия. Я буду на тебя дуться, если ты позволишь себе переживать из-за того, что я подвергаю себя риску». Всего через сутки пребывания во Франции все его разочарования, похоже, исчезли. «Я здесь очень счастлив, – рассказывал он ей. – Я раньше не понимал, что означает освобождение. Просто не могу объяснить, как я мог угробить столько месяцев на бессильные переживания, вместо того чтобы провести их на войне».

20 ноября Черчилль присоединился ко 2-му батальону Гренадерского гвардейского полка, который отправлялся на передовую на двухсуточную смену: сорок восемь часов на линии фронта, затем сорок восемь часов в резерве. Первую ночь он провел к северу от Нев-Шапель в расположении командного пункта батальона, в развалинах того, что называлось прежде Эбенезер-фарм. «В тот вечер, – позже вспоминал он, – принесли тело убитого гренадера и положили в разрушенной ферме, чтобы похоронить на следующий день».

Настороженность офицеров по отношению к новичку быстро рассеялась. «Условия жизни, – рассказывал он жене, – конечно, суровые и не полезные для здоровья, но в целом жаловаться не на что, кроме как на то, что мерзнут ноги. Во второй день на передовой отправился в землянку на передней линии окопов. В этой землянке не более опасно, чем в штабе батальона, – успокаивал он ее, – потому что траншеи соединяются частыми переходами, и пули посвистывают далеко вверху».

Первые сорок восемь часов, проведенные Черчиллем на передовой, познакомили его с опасностями и неудобствами, которые ему предстояло переносить почти полгода. «Грязь и мусор повсюду, – писал он Клементине на второй день. – Могилы копают в тылу настолько небрежно, что из земли торчат конечности, куски одежды; вода и дерьмо со всех сторон, и над всем этим в ослепительном лунном свете полчища летучих мышей под непрекращающийся аккомпанемент пулеметных очередей и свист пуль». Черчилль позже вспоминал: «Именно в этой обстановке я нашел такое счастье и удовлетворение, каких не знал много месяцев».

Тем временем в Лондоне правительство решило провести эвакуацию войск с Галлипольского полуострова. Хенки, являвшийся, подобно Черчиллю, активным сторонником продолжения операции, записал в дневнике: «Решение абсолютно ошибочное, и после отставки Черчилля нам особенно не хватает мужества».

24 ноября, находясь в резерве, Черчилль написал матери: «Представь, я снова чувствую себя молодым». Еще через два дня, вернувшись на передовую в землянку, он получил приказ отправиться в тыл. Там его будет ждать автомобиль, чтобы отвезти на встречу с командующим корпусом. Черчилль как строевой офицер обязан был подчиниться. Сразу после его ухода немцы начали обстреливать передовые траншеи. «Я избежал целой кучи снарядов, которые разорвались на трассе буквально в сотне метров у меня за спиной», – написал он Клементине. Пройдя около часа в сторону от линии фронта по мокрым полям, где постоянно свистели случайные пули и периодически рвались снаряды, он добрался до перекрестка, где его должен был подобрать автомобиль командующего корпусом. Но его прогнали выстрелы. Штабной офицер, который прибыл за ним, сказал, что генерал «просто хотел поболтать и что это можно будет сделать в любой другой день».

Раздосадованный Черчилль отправился обратно, еще час ковыляя по мокрым полям, но уже в полной темноте. «Можешь себе представить, – рассказывал он Клементине, – как я ругал этого самодовольного генерала, который, разумеется, из лучших побуждений выдернул меня под дождь и ветер – и совершенно зря». Добравшись до передовой, он узнал, что через пятнадцать минут после того, как он ушел, в его землянку попал снаряд. Погиб один человек из трех, находившихся внутри. «Когда я увидел то, что осталось от землянки, я уже не так сильно сердился на генерала, – написал Черчилль Клементине. – Теперь понимаешь, насколько бессмысленно о чем-то переживать. Все – случайность, и наши действия лучше всего не планировать. Надо самым простым и естественным образом принять условия игры и положиться на Бога, что, по сути, то же самое. Такие чудеса, – рассуждал он, – происходят здесь повсеместно. Они не вызывают восторга и даже интереса. Летящий снаряд не вызывает у меня сердцебиения, не давит на психику и не заставляет приседать, как многих других. Я с удовлетворением понял, что многие годы, проведенные в роскоши, ни в коей мере не испортили мне нервы. В этой игре я, надеюсь, окажусь не хуже прочих».

Черчилль оставался с гвардейцами в целом пять суток, проведя еще сорок восемь часов в окопах на переднем крае. «Я дежурил часть ночи, чтобы другие могли поспать, – рассказывал он Клементине. – Вчера вечером обнаружил часового, заснувшего на посту. Я страшно напугал его, но не стал обвинять. Он – молодой парнишка, а я не офицер его полка. А наказание за такое как минимум два года».

Это был сезон сырых, холодных ветров, дождя, слякоти и снега. Меньше чем за неделю его пребывания на передовой два человека погибли, двое скончались от ран, восемь получили ранения. «Если моя судьба до сих пор не предрешена, – написал он Клементине, – значит, она будет хранить меня. В таком случае Рэндольфу не придется стыдиться того, что я сделал для страны».