Мартин Гилберт - Черчилль. Биография

Но Черчилль не желал ждать. В декабре он составил список из двенадцати парламентариев-консерваторов, в основном молодых, которые разделяли его разочарование шовинистическими и ретроградными, как они считали, настроениями в партии и правительстве. Во вторую неделю января 1902 г., выступая перед сторонниками консерваторов в Блэкпуле, он говорил о бедности в Британии. «Это ужасно, – сказал он, – что есть люди, для которых единственный способ изменить свою жизнь – пойти в работный дом или в тюрьму». «Позиция партии тори, – написал он лорду Розбери двумя неделями позже, – бесчеловечна и жестока». Для себя он уже все решил. Он возглавит борьбу не только против расходов на военные нужды, но и против неэффективного, не приносящего пользу, как он видел, использования денег налогоплательщиков.

14 апреля, во время прений по бюджету, Черчилль заявил о «шокирующем отсутствии контроля» за государственными расходами. Он также сделал примечательное предсказание-предупреждение об опасности кампании против свободной торговли и внедрении протекционизма – за год до того, как этот вопрос будет поднят Чемберленом и внесет раздор в ряды британских политиков. «Меня интересует, – спросил он, – что произойдет с этой страной, если вопрос справедливой торговли будет поднят каким-нибудь ответственным лицом, обладающим высоким положением и авторитетом? Мы снова окажемся на старом поле битвы. Вокруг будет негодное оружие, заросшие травой траншеи и заброшенные могилы, вызывающие давние воспоминания и горечь, какой не знает нынешнее поколение. И это расколет политические организации, внешне вполне благополучные».

В своем стремлении добиться экономических ограничений Черчилль 20 апреля получил поддержку сэра Эдварда Гамильтона – постоянного секретаря Министерства финансов и бывшего личного секретаря Гладстона. Он не только поздравил его с выступлением по бюджету, но и написал: «Прошу помнить, что двери Министерства финансов для вас всегда открыты. Буду рад в любой момент оказать вам любую поддержку из уважения к памяти вашего отца и к вам лично».

Гамильтон был на двадцать пять лет старше Черчилля. Как и многим другим представителям старшего поколения, ему импонировала активность Черчилля. Теперь Черчилль смог давить на Бальфура по вопросу государственных расходов. 24 апреля он попросил его создать специальный комитет в палате общин, который бы разобрался и доложил, нельзя ли сократить расходы без ущерба для государства и нельзя ли распределять деньги налогоплательщиков с большей пользой.

Бальфур отказался принять радикальные меры, которые предлагал Черчилль. Тот, не желая, чтобы вопрос заглох, на парламентском заседании обвинил правительство в том, что оно отпускает государственные расходы, как он выразился, «за грань разумности». Почти сразу же он получил приглашение от Бальфура принять участие в работе специального комитета, учрежденного для изучения парламентского контроля над расходами. Он согласился. Тем не менее его расхождение с партийными лидерами становилось все глубже. Позже Черчилль вспоминал: «Я почувствовал, что Розбери, Асквит, Грей и в особенности Джон Морли понимают меня гораздо лучше, чем мои непосредственные шефы».

Этой весной одному бурскому журналисту, который отсидел год в южноафриканской тюрьме за клевету на Китченера, британские военные власти отказали в разрешении посетить Англию с частным визитом. Джон Морли поднял этот вопрос в палате общин. Его поддержал Черчилль, обвинивший военное руководство в злоупотреблении властью. «Где еще, – спросил он, – антибританские настроения могут принести меньше вреда, чем в самой Британии?» В конце дискуссии Черчилль и еще семь консерваторов, включая некоторых «хулиганов», проголосовали против правительства. Вечером «хулиганы» пригласили на ужин Чемберлена. «Какой смысл, – спросил он, – поддерживать правительство в случае его правоты? Именно в спорных ситуациях вы должны приходить нам на помощь». Когда вечер подходил к концу и Чемберлен уже прощался, он вдруг заговорил о проблеме, которой не касались весь вечер. Именно ее Черчилль ставил на рассмотрение палаты общин месяцем ранее. «Вы, молодые джентльмены, – сказал Чемберлен, – принимали меня по-королевски, и в ответ я открою вам бесценный секрет. Тарифы! Вот основа будущей политики, причем ближайшей. Изучайте их пристально, и вы не пожалеете об оказанном мне гостеприимстве».

Летом лидеры буров признали поражение и согласились прекратить партизанскую войну. Черчилль сразу же выступил с предложением всячески поддержать их соглашение с Британией. Его стремление к миру и объединению вызывало неприятие многих консерваторов. Летом он обратился к своим избирателям из Олдема: «Мы перешли от войны – долгой, изматывающей, опасной войны – к миру. Соглашение было достигнуто не столько потому, что противник оказался в безнадежной ситуации, сколько благодаря почетным договоренностям в тяжелейших обстоятельствах, притом что враждующие стороны научились уважать друг друга. Это соглашение обеспечило Британии все, чего требует справедливость и благоразумие, а бурам показало наше великодушие».

Расхождение Черчилля с лидерами его партии усиливалось. «Выступления по стране перестали приносить мне удовлетворение, – писал он лорду Розбери тем летом. – Я не могу с прежним энтузиазмом работать на правительство. Да и публика, похоже, начинает зевать от партийной болтовни».

В июле Черчилль занялся вопросом неполитическим: двадцать девять кадетов Сандхерста понесли наказание за ничем не доказанную организацию серии пожаров в колледже. «Наказание, – писал Черчилль в Times, – нарушило три основополагающих принципа справедливости. Эти принципы таковы: подозрение не является доказательством; обвиняемым должна быть предоставлена возможность выступить в свою защиту; обвинитель должен доказывать виновность, а не обвиняемый – свою невиновность. В данном случае не было проведено ничего, хотя бы отдаленно напоминающего судебное расследование. Все кадеты, которых я видел, категорически отрицают свое участие».

Тем не менее все двадцать девять кадетов были временно отчислены из колледжа, хотя обвинение им предъявлено не было. При этом даже малоимущим родителям пришлось оплатить семестр, который их дети вынуждены были пропустить и который не был засчитан в срок обучения. На письмо Черчилля откликнулся директор Шерборн-скул, преподобный Фредерик Уэсткотт. «Солдаты должны извлечь урок из этого коллективного наказания, – написал он. – Невиновные, несомненно, пострадают вместе с виновными, но так происходит всегда. Так устроен мир».

«Неужели? – восклицал Черчилль в ответном письме. – Несомненно, Уэсткотт заботится о том, чтобы тот маленький мир, который он контролирует, был организован по этому восхитительному принципу, но ему необходимо помнить, что кое-где наказание невиновных считается преступлением или, по крайней мере, бедой, с которой следует бороться, не жалея сил. Разумеется, до тех пор пока поступки директора школы находятся в рамках закона, палата общин не имеет права вмешиваться. Но если предположить, что главнокомандующий и министр обороны поддерживают его, общество должно обратить на это внимание. Кстати, любопытно, не порет ли мистер Уэсткотт учеников всем классом за неуспеваемость?» – под конец саркастически спрашивал он.