Джейн Хокинг - Быть Хокингом

Во многих отношениях битва, которую они вели с болезнью, напоминала нашу – но между нами была фундаментальная разница. Она заключалась в том, что болезнь Дэвида была открыта для обсуждения – как между ними, так и для окружающего мира. Они не скрывали трудности и боль за мужественной улыбкой. Дэвид выразил этот дух честности в книге, которую написал о себе для собственного сына – на случай, если бы Дэвид умер до рождения Джона или до того, как сын достаточно подрастет, чтобы помнить его. «Письма к еще не рожденному ребенку» – это честный автопортрет и трогательное описание тех битв, через которые прошли Дэвид и Джойс. Она также рассказывает о личностном росте – о том, как Дэвид борется с желанием скрыть свое истинное лицо за социально приемлемым веселым обличьем. В конце концов Дэвид стал психотерапевтом и обнаружил возможность почерпнуть веру в любви к Богу, индивидуальной, безусловной любви, вне рамок времени и пространства; таким образом, он мог смотреть в будущее без страха и горечи. Книга Дэвида научила меня тому, что мои слезы обиды и даже вспышки гнева, который я испытывала из-за небрежности и недостатка внимания, происходившие у меня в те моменты, когда я была измотана до предела, имели право на жизнь. По словам Дэвида, они «выпускают наружу яд, который ослабляет или убивает нас». Напротив, как считает Дэвид, непроницаемый самоконтроль, сдерживание сильных эмоций и подавление эмоций другого нездорово и опасно. Меня поразила горькая ирония ситуации: эти знания исходили от человека, который был еще более немощен в своей болезни, чем Стивен, но с помощью собственного страдания научился протягивать руку помощи другим людям.

Еще одним человеком, протягивавшим руку помощи, была Рут Хьюз, на добровольной основе организовавшая общий пул детских игрушек и велосипедов для посетителей Калтеха. Рут была нацистской беженкой и, отличаясь выдающейся чувствительностью, всегда заботилась обо мне и детях. Она огорошила меня при первой встрече, сказав, что уже видела Стивена в Афинуме, студенческом клубе Калтеха, и в то время, когда все хвалили его за мужество и блестящие работы – в стране, где успех превозносят, а неудачников списывают со счетов, – она подумала, что рядом с ним есть не менее мужественный человек, а иначе Стивен не оказался бы на этом месте. Никогда в жизни мне такого не говорили, и я была абсолютно обезоружена. Позже, когда Стивен получил Папскую медаль, Рут подарила мне жемчужную брошь, сказав, что мне тоже полагается награда.

Еще до отъезда летом 1974 года из Калифорнии в Кембридж я знала, что мы не вернемся в дом номер шесть на улице Литл-Сент-Мэри: он был мал для растущего семейства, а ступеньки слишком опасны для Стивена. Но в Кембридже оказалось очень мало жилых домов вблизи от центра города, и жилищный вопрос решить было непросто. Хотя мы могли бы продать наш дом по хорошей цене на открытом рынке, у нас не имелось средств для приобретения дома большей площади вблизи от кафедры, в районе Грейндж-роуд, где Стивен жил до нашей свадьбы. Однако на этот раз я не испытывала тревоги по поводу обращения в казначейство колледжа Гонвиля и Каюса, упивающегося своей долей славы Стивена и его научных успехов. Я понимала, что теперь нам не грозит от ворот поворот, как в те времена, когда мы были молоды, никому не известны и едва сводили концы с концами.

Оказалось, что казначей уже не занимается делами, связанными с недвижимостью колледжа. Эта обязанность теперь была возложена на преподобного Джона Стерди, назначенного деканом вскоре после получения Стивеном должности научного сотрудника в 1965 году. Он и его жена всегда общались с нами по-дружески, поддерживали, спрашивали о детях и проявляли искреннюю заботу. Джона, возвышенного и начитанного еврея с внешностью святого, прекрасно дополняла его деятельная жена Джил, практичная во всем. Когда мы только познакомились, в семье Стерди было уже два ребенка и Джил ожидала третьего; я же в то время ожидала Роберта. В следующие пятнадцать лет они усыновили еще девять детей, не смотря на их происхождение, расу и вероисповедание. Джил получила образование в области английской филологии, окончила курсы для учителей и затем основала собственную школу для того, чтобы кормить своих детей и давать им образование. На Рождество Стерди завели обычай устраивать праздник для детей сотрудников в колледже (всех сотрудников – членов колледжа, уборщиков, поваров). Джон Стерди или их старший сын Джон Кристиан наряжался в костюм Рождественского деда, и дети веселились от души, играя в «стулья с музыкой» [118]вокруг Высокого стола.

Я была уверена, что могу рассчитывать на сочувствие Джона. Но его готовность помочь превзошла мои ожидания. «Вы уже думали о том, где хотели бы жить?» – спросил он, как если бы выбор не был ничем ограничен, при нашей первой встрече по жилищному вопросу в июне 1974 года. Считая, что моя просьба тщетна, я вздохнула: «Где-нибудь в районе Грейндж-роуд, наверное». «Ну что ж, – спокойно ответил он – давайте пойдем и посмотрим, какие дома есть в этом районе и подходит ли что-нибудь для вас». Мы осмотрели полдюжины домов в западной части Кембриджа, на окраине викторианской деревни Ньюнэм – бывших семейных резиденций, теперь принадлежавших колледжу. Некоторые из них находились слишком далеко от кафедры, другие располагались слишком близко от оживленной главной дороги, а третьи были недостаточно просторны для передвижения на инвалидном кресле по первому этажу. Однако один дом на Вест-роуд неподалеку от Задворок Кембриджа, сразу привлек мое внимание. Основательный и объемный, он с викторианской самоуверенностью стоял среди большого сада рядом с Гарвей-Корт, тем самым чудовищным продуктом инженерной мысли, который так восхвалялся в «Новой архитектуре Кембриджа» в шестидесятые годы. Мы уже неплохо освоили эти сады, ставшие традиционным местом для проведения летнего праздника по случаю дня рождения Роберта. В этот день мама приезжала с богато украшенным тортом в виде поезда, автомобиля или крепости, а мы с папой организовывали игры и развлечения для того, чтобы не дать заскучать дюжине детей в течение двух часов – самых напряженных двух часов за весь год, что касается социальных мероприятий; пожалуй, труднее нам приходилось лишь в день рождения Люси, так как он был зимой.

С некоторыми коррективами первый этаж дома номер пять по улице Вест-роуд мог стать для нас вполне подходящим, особенно благодаря тому, что здесь было достаточное количество больших, хорошо освещенных комнат, где могла бы разместиться вся семья и все необходимые нам приспособления, и еще оставалось место для вечеринок для разных возрастных групп. До кафедры было дальше, чем от Литл-Сент-Мэри, но не настолько, чтобы это стало неудобно, а школа Люси находилась так же близко. Сады можно было использовать для любых праздников и игр – в частности, крикета, который не приветствовался в школе Сент-Олбанс, а теперь считался непременным условием должного воспитания моего сына. Я вспомнила, что в семидесятые годы дому, кажется, грозил снос из-за того, что здесь планировали строительство нового Робинсон-колледжа. Однако выяснилось, что предполагаемая площадка слишком мала, и дом пощадили. Лишь пять лет назад дом Вест-роуд, 5 был процветающим семейным отелем «Вест-Хаус», но, когда истек срок его аренды, колледж не стал возобновлять контракт, а начал использовать его в качестве общежития для студентов. Студентам давали право перекрашивать помещения по собственному вкусу, поэтому стены когда-то прелестной столовой в викторианском стиле теперь были выкрашены ярко-алым, а потолок – черным. Это не очень меня расстроило, так как краска была нанесена поверхностно, и я могла цвет легко поменять. Гораздо больше меня впечатлили размеры дома, так что в конце осмотра я, не колеблясь, сделала выбор в пользу «Вест-Хаус» – и, совершенно неожиданно для себя, положила конец инициативе колледжа по слому всех зданий старше 1960 года, включая наш будущий дом. Переговоры прошли как по нотам, и была достигнута договоренность о том, что по возвращении из Калифорнии в 1975 году мы сможем занять первый этаж. В качестве частичной компенсации аренды мы предоставили в распоряжение колледжа наш дом на Литл-Сент-Мэри для сдачи в аренду другим научным сотрудникам – произошло послабление правил в отношении жилья.