Джейн Хокинг - Быть Хокингом

Сопровождение Стивена на конференциях и путешествиях теперь не было проблемой: находилось много коллег и студентов, ищущих возможность проводить больше времени со знаменитым физиком. Для меня это стало огромным облегчением, так как я до сих пор боялась как самолетов, так и разлуки с детьми. Я пыталась быть для них и отцом, и матерью одновременно и не хотела, чтобы они страдали из-за инвалидности отца, хотя, разумеется, поощряла в них любовь и уважение к нему. Втайне от Стивена я поделилась своим беспокойством со школьной учительницей, тщетно надеясь оградить их от издевательств со стороны сверстников. Во время отсутствия Стивена, как это было в декабре 1976 года при его посещении предрождественской конференции в Бостоне, я могла полностью посвятить себя материнской роли: посетить евангельские инсценировки, балетные постановки, школьные рождественские богослужения и отвести детей на рождественский бал в колледже.

В это же время Алан Лапедес, оказавший нам неоценимую помощь во время кризиса, вернулся домой в Принстон. Я произвела генеральную уборку в его комнате – единственной комнате, предоставленной нам на втором этаже дома, – ожидая нового постоянного гостя, физика Дона Пейджа, с которым мы познакомились в Калифорнии в его бытность студентом Кипа Торна. Они с матерью уже приезжали в Кембридж, чтобы оценить обстановку. Их можно было понять: они хотели выяснить, подходят ли им наши условия, и, как я подозревала, оценить мою благонадежность в качестве домовладелицы. Видимо, проверку мы прошли: Дон энергично влился в нашу семью, подобно Тигре из романа А. А. Милна. Он приехал вместе со Стивеном с конференции в Бостоне 18 декабря и вовсю участвовал в наших рождественских мероприятиях.

Я достаточно долго общалась с физиками, чтобы заключить, что они, как правило, являются выходцами из немного странных семей. Семья Дона Пейджа настолько необычна, что его можно было считать исключением даже среди физиков. Рожденный в семье миссионеров-учителей, он вырос почти в полной изоляции в отдаленной части Аляски, где родители заменили ему начальную школу собственными уроками. Затем он учился в христианском колледже в Миссури, где родились его родители, и оттуда поступил в Калтех, где в качестве аспиранта присоединился к исследовательской группе Кипа. Его фундаменталистские верования настолько глубоко укоренились в нем, что очевидное несоответствие между ними и областью его исследований – гравитационной физикой и происхождением Вселенной – казалось парадоксальным людям со стороны, но ничуть не волновало его самого: в его сознании эти две области не пересекались. С одной стороны, он был ярым поборником христианства, носителем абсолютных ценностей, которые до сей поры не приходили в столкновение с реальностью и поэтому были несколько стереотипными; с другой – те самые евангелистские убеждения требовали от него неустанного рвения в научных исследованиях.

Хотя я уважала его пыл (в воскресенье он дважды посещал церковь, а на неделе ходил на собрание по изучению Библии) и чувствовала благодарность к нему за внесение религиозной нотки в нашу повседневную жизнь, я была солидарна со Стивеном в том, что не желала насильственного обращения в христианство, в особенности за завтраком. Вне сомнения, с самыми чистыми намерениями Дон лелеял надежду способствовать чудесному обращению Стивена – подобного тому, что произошло с Саулом по дороге в Дамаск, – посредством утреннего чтения Библии и молитв. Я могла с абсолютной уверенностью предсказать, что он потерпит поражение, поскольку его широкая, прекрасно освещенная автострада библейских истин была еще менее привлекательна для Стивена, чем моя собственная одинокая тропа, проложенная легкой поступью по извилистым улочкам веры в человека и его добрые дела. Стивен не желал знать ничего, кроме торжества рационализма, воплощенного в физике, и я очень сомневалась в том, что исполненное серьезности чтение и сухие проповеди в полдевятого утра, когда я возвращалась домой, отдав Люси в школу, смогут что-то изменить. В любом случае за завтраком Стивен всегда скрывался за газетой, установленной перед ним на деревянной раме за неимением автоматического переворачивателя страниц. Непреклонная газета сдавалась лишь под натиском ложки, груженной таблетками, слабительным, вареным яйцом, свиными отбивными, рисом и чаем, а все разговоры пресекала на корню.

Дон не ожидал встретить такое препятствие, когда первый раз спустился к завтраку, вооруженный Библией и назидательными трактатами. Я промолчала, позволив ему развлекать безмолвного слушателя по мере своих возможностей. Находясь под защитой «Таймс», Стивен мог быть уверен в том, что ничто не отвлечет его от подробного ознакомления с текущими событиями, знанием которых не мог пренебречь член колледжа, чье слово за Высоким столом теперь считалось решающим. Он читал о неустойчивом финансовом положении Великобритании, обессиленной процентными ставками по кредитам из США, о пробных запусках космического челнока. Что касается меня, то я успевала лишь мельком просмотреть заголовки; Стивен же читал медленно, мысленно фотографируя и затем переваривая каждый кусочек информации, каждый факт и каждую цифру, для того чтобы отрыгнуть ее в подходящей обстановке – возможно, за Высоким столом.

Стивен не желал знать ничего, кроме торжества рационализма, воплощенного в физике, и я очень сомневалась в том, что исполненное серьезности чтение и сухие проповеди в полдевятого утра, когда я возвращалась домой, смогут что-то изменить.

Дон, судя по всему, находился в затруднении, понимая, что цель не дается ему в руки. Я подумала, что ему пора отвлечься, и предложила хорошенько позавтракать: на столе были кукурузные хлопья, мюсли, вареные яйца и тосты; кроме того, я спросила, пробовал ли он «Мармайт» [129]. Он взял в руки круглую банку с коричневым содержимым и желтой крышкой. «Нет, нет, в Штатах такого не делают; наверное, это что-то вроде шоколада», – ответил он, щедро накладывая на тост темную вязкую субстанцию. «Попробуй, и узнаешь», – сказала я, глядя, как внушительный кусок тоста отправляется к нему в рот. Его подетски наивное, открытое лицо скривила судорога отвращения, когда жгучая соленая паста обрушила свой удар на его вкусовые рецепторы. Даже Стивен выглянул из-за газеты, чтобы продемонстрировать широкую усмешку с пленительными ямочками на щеках. Добросердечный Дон, на секунду задумавшись, простил нам жестокую шутку; но больше никогда не обнаруживал на завтраке свои миссионерские намерения.

Огромным преимуществом содержания в доме американца из Калтеха было то, что, когда интересы науки требовали от Стивена поездки в Лос-Анджелес или любой другой город США, американец тут же начинал проситься с ним. Поэтому, хотя Стивен настаивал на том, чтобы я сопровождала его в трехнедельном вояже в Америку следующим летом, Дон все время маячил рядом, всячески демонстрируя свою готовность к поездке. Это невероятно простое решение ранее непреодолимой проблемы давало мне возможность осуществить желание, исполнение которого я откладывала много лет. А именно прошло тринадцать лет с тех пор, как я впервые очутилась в Испании, и с тех пор я мечтала о возобновлении связи с этой страной и ее цивилизацией, игравшей огромную роль в моем образовании еще до того, как все мои скромные амбиции были задушены на корню. Любезностей, которыми мы обменивались с испанцем-дворецким Гонвиля и Каюса во время приемов, было явно недостаточно для того, чтобы поддерживать разговорный испанский на уровне, и за долгие годы этот когда-то прекрасно освоенный навык съежился до горстки вежливых речевых формул. Для продолжения работы над диссертацией требовалась хорошая доля вдохновения и мотивации, частично из-за того, что масштаб исследования начал казаться мне неподъемным, частично из-за огромного багажа заметок, которые необходимо было упорядочить; но и в связи с тем, что тема моего исследования оставалась настолько далека от моей повседневной жизни, что мне требовалось вновь соприкоснуться с реальностью, породившей ее.