Джейн Хокинг - Быть Хокингом

Мотонейронная болезнь не была побеждена; она все еще прогрессировала, медленно, но неотступно. Для нашей семьи ее следствия были разрушительными, а усилия по борьбе с ней непосильными.

Если в профессиональной сфере физическое состояние Стивена могло приносить некую пользу для его отношений со студентами, то дома его продвижение по службе хотя и обрадовало меня, но создало некоторые дополнительные проблемы, связанные с нашим взаимодействием с людьми в целом; в основном это происходило из-за того, что растущая известность Стивена не соответствовала нашим возможностям. Только ближайшие из наших друзей знали о том, что дома, как и всегда, идет неослабевающая повседневная борьба за его выживание. Несмотря на неумолимый прогресс мотонейронной болезни, Стивен оказался национальной знаменитостью, самым молодым из членов Королевского общества, получил многочисленные награды и медали, стал последователем Эйнштейна и профессором Кембриджского университета. Сама парадоксальность ситуации сделала его лакомым кусочком для средств массовой информации. Не только в глазах широкой общественности, но и начала догадываться я, для собственной семьи его успех был доказательством того, что мотонейронная болезнь побеждена и всем проблемам пришел конец: мы уже не нуждались в помощи. Жестокая ирония заключалась в том, что мы стали невинными жертвами собственного успеха.

Раскол между публичным имиджем и домашней реальностью на деле оказался противоречием между ними. Да, общественные мероприятия, такие как памятное событие в 1978 году, когда Стивен был удостоен почетной докторантуры Оксфордского университета, доставляли нам удовольствие и приносили чувство свершения, но всеобщая известность никак не облегчала нашу повседневную жизнь, в которой нам требовалась помощь, как эмоциональная, так и физическая. Мотонейронная болезнь не была побеждена; она все еще прогрессировала, медленно, но неотступно. Для нашей семьи ее следствия были разрушительными, а усилия по борьбе с ней непосильными. Я больше не могла притворяться, что это лишь незначительное фоновое неудобство, банальное обстоятельство. Болезнь управляла нашими жизнями и жизнями наших детей, несмотря на отчаянные попытки сохранить видимость нормальной семьи.

Роберт, будучи от рождения жизнерадостным мальчиком, постепенно погрузился в себя, а теперь стал настолько замкну тым, что я боялась, не страдает ли он от депрессии, состояния, которое, по словам моего доктора, знакомо и детям. Его единственным развлечением были инструкции по эксплуатации компьютеров. Стивен, изо всех сил стараясь выполнить отцовский долг, купил ему высококачественный игрушечный электропоезд со сложной системой рельсов, с которой Роберт никак не мог разобраться. Даже когда игрушкой занялся его друг детства Иниго, более опытный в управлении электроприборами, наладить поезда так и не удалось, и Роберт быстро у тратил к ним интерес. Кроме Иниго, с которым они учились в разных школах, у Роберта было мало друзей, и он не стремился заводить новых. Было очевидно, что Роберт нуждается в ролевой модели мужского поведения, в человеке, который бы возился и боролся с ним, помог бы ему шагну ть из у траченного детства в юность, не требуя ничего взамен и тем более – помощи в связи с собственными физическими потребностями.

Неудержимо веселая, общительная Люси рано стала проявлять независимость, что позволило ей обзавестись широким кругом друзей, с которыми ей удавалось несколько компенсировать проблемы, связанные с домашней действительностью. С самых первых лет жизни она выплескивала всю свою бурлящую энергию в головокружительном круговороте мероприятий отряда Брауни [130], в соревнованиях по плаванию, лагерях для вожатых, школьных экскурсиях, любительских театральных постановках и концертах в субботнем музыкальном клубе, а также в бесчисленных вечеринках. Ее огромная коллекция мягких игрушек и волшебный мир, придуманный ею и ее подругой Люси Грейс Кэдбери для марионеток Снупи, без сомнения, были средствами, которые она подсознательно использовала для примирения с необычной семейной ситуацией, оставаясь тем не менее очень чувствительной ко всему, что с нами происходило. Благодаря своему возрасту и полу ей удалось избежать того напряжения, которое в полной мере принял на себя Роберт.

«Дорогая моя, – сказала Тельма, опираясь на свой отполированный до блеска обеденный стол и глядя мне прямо в глаза, – не представляю, как ты справляешься, не имея нормальной сексуальной жизни».

Мои родители как могли заполняли пробелы в воспитании детей, забирая их на экскурсии в Лондон, угощая чаем в отеле «Ритц» и водя в театры. Тем не менее в моей жизни существовала огромная брешь, о которой я никому не рассказывала. Тельма Тэтчер была достаточно проницательна и прямолинейна, затронув эту тему в одном из наших разговоров незадолго до ее смерти в 1976 году.

«Дорогая моя, – сказала она, опираясь на свой отполированный до блеска обеденный стол и глядя мне прямо в глаза, – не представляю, как ты справляешься, не имея нормальной сексуальной жизни». Я была настолько ошарашена беспрецедентной откровенностью восьмидесятилетней леди, что в ответ только пожала плечами. Да и я сама не знала ответа на этот вопрос; моя преданность Стивену запрещала мне выносить на обсуждение эту тему, которая между нами была под запретом, как и его болезнь. Не позволив себе довериться Тельме Тэтчер в тот раз, я уже не имела другой возможности. Тем не менее такой разговор с мудрым, достойным доверия человеком был мне очень нужен. Помимо неблагополучия физических аспектов, в наших супружеских отношениях появились оттенки непримиримых разногласий. В интеллектуальном плане Стивен был гигантом, убежденным в собственной непогрешимости, чей гений я уважала; в телесном смысле он стал таким же беззащитным и зависимым, какими были наши дети сразу после рождения. Моя роль при нем сводилась к роли матери новорожденного ребенка, ответственной за все аспекты его бытия, включая внешний вид. От медсестры меня отличало лишь то, что я отказывалась ставить уколы или проводить иные медицинские процедуры, которым была не обучена. Проблемы усугублялись нежеланием Стивена их обсуждать. Такая возможность стала бы краеугольным камнем нашей стратегии по борьбе с болезнью: свободно обсуждая проблему, мы могли бы бороться с ней плечом к плечу, поддерживая друг друга и справляясь со всеми трудностями. Отсутствие общения стало отчуждающим фактором, построившим между нами стену обиды и непонимания.

В очередной раз я обратила взгляд к окружающему миру в поиске похожих ситуаций, дружеских советов или хотя бы крохи утешения. Надежда посетила меня на заседании колледжа Люси Кавендиш вскоре после отставки Кейт Бертрам, устроенном в честь самопрезентации нового президента на торжественном ужине. Событие было настолько выдающимся для этого колледжа, что я, несмотря на собственные сомнения в моей академической пригодности, решила его посетить. После ужина новый президент поднялась на ноги и пересказала события своей жизни и то, как сложилась ее академическая карьера. На мои глаза навернулись слезы, когда она поведала о своем браке: ее муж, как и мой, страдал от неизлечимой болезни, сделавшей его инвалидом. На какое-то время мне показалось, что я нашла того человека, с которым смогу говорить не стесняясь, которого не обманет разукрашенный и уже шаткий фасад, скрывающий усталость и отчаяние. К моему замешательству, затем она во всеуслышание поведала о выборе, который встал перед ней: больной муж или научная карьера (ей предложили членство в престижном американском колледже). Она выбрала колледж.