Кристоф Рехаге - Самый большой дурак под солнцем. 4646 километров пешком домой

Я молчу несколько минут, потом я показываю на деревце и говорю:

– Оно подросло.

Моя двоюродная бабушка смотрит на меня, я пытаюсь улыбаться. Это мне не удается. Я опускаюсь на колени.

Мы подходим к дому, мой двоюродный дедушка открывает нам дверь. Он радуется мне.

– Что же за дела ты творишь, Кристи? – спрашивает он, прижимает меня к себе и целует в обе щеки.

Вечером мы долго не ложимся спать. Мы сидим на кухне. На столе стоит хлеб с твердой корочкой, сыр, перец и салями. Вокруг нас летает облачко сладковатого дыма от сигары.

Я рассказываю о своей поездке, о том, как я вышел из Пекина год назад, о больших городах, об угольных землях и ночи, проведенной в снегах, о храмах, пустынях, верблюдах и яках, о песчаных бурях и учителе Се.

Он понравился моему двоюродному дедушке, особенно ему понравилась история о черепе яка.

– Твой учитель полностью прав, – говорит он, – если ты нашел один, то непременно хочется подобрать к нему второй!

Он со вкусом затягивается сигарой. Потом он рассказывает мне о том, как сбежал из Трансильвании больше тридцати лет назад. Как он приехал в Германию, чтобы учиться здесь и выкупить остальных родных. В этой истории много беготни, и я слышу ее впервые.

На следующий день мне звонит отец. Он говорит:

– Завтра у тебя день рождения, ты не хочешь приехать домой?

Я отвечаю, что не могу.

И вот мне исполняется двадцать семь. Дверь открывается, за ней стоит вся моя семья: Беки, Руби, мой отец, его подружка и даже Пак, они приехали из Бад-Нендорфа. С ними приехали мои кузины.

Я получаю пирог и несколько наскоро купленных подарков. Мы сидим за большим столом в столовой, все болтают наперебой, Пак лежит на моей ноге, все это напоминает мне Рождество.

Впрочем, они остаются только до вечера. Когда мы прощаемся, отец говорит мне:

– В машине есть свободное место.

Я качаю головой. Он обнимает меня, и они уходят.

– Что ты намерен делать? – спрашивает меня мой двоюродный дедушка, когда мы остаемся одни.

– Я не знаю, – отвечаю я, и он улыбается:

– Тогда помоги мне завтра с песком.

Моросит дождь, на мне комбинезон, резиновые сапоги и рабочие рукавицы. В руках у меня лопата, рядом стоят два больших пластиковых ведра. Мой дедушка рядом точно в таком же виде, мы оба стоим под мелким дождиком перед большой кучей песка.

– Вот это, – он указывает на песок, – нужно туда, – он указывает в другое место.

Мы насыпаем песок в ведра; когда они наполняются, мы несем их на вытянутых руках в другое место и опрокидываем. Когда песок высыпается из ведер, раздается красивый мягкий звук, остальное – просто тяжелая работа.

Когда мы делаем перерыв, чтобы он мог выкурить сигару, а я сделать глоток воды, куча песка выглядит такой же большой, как и в начале. Руки болят.

Мы продолжаем, дождь усиливается, я зачерпываю лопатой песок, наполняю ведра, отношу их, слышу мягкий звук при вытряхивании, думаю о Джули, о дороге, о правилах путешествия и о том, что сказал учитель Се.

Постепенно куча уменьшается. Мы делаем еще один перерыв, потом снова нагружаем, идем, высыпаем.

Наконец дедушка хлопает меня по плечу. Кучи больше нет, только цвет земли указывает на то, что она здесь когда-то была.

Остаток времени проходит спокойно. Мы живем в ритме, состоящим из еды, бесед и сна. Каждый день я навещаю маму. Я люблю бывать у нее. Она здесь, что бы ни произошло. Я рассказываю ей о своем путешествии, о Джули, о моей надежде, хотя она все это уже знает. Я спрашиваю у нее, как там дела у моего любимого отца, его могила слишком далеко, чтобы ехать туда. Я рассказываю ей, что дал мне с собой учитель Се, когда я в последний раз звонил ему из самолета: он сказал, что я что-то потерял, а что-то нашел.

Однажды я прихожу к ней и говорю, что наконец знаю, что делать.

На следующий день я сижу в поезде, направляющемся в Бад-Нендорф. Сначала я сел на поезд дальнего следования, а потом пересел на электричку, проезжающую мимо деревень, потому что я не хотел, чтобы окрестности слишком быстро проносились мимо окон. Люди входят и выходят. Пенсионеры, школьники, загородные рабочие, домохозяйки. Небо серое. Я хорошо знаю этот его цвет.

Потом я вижу темную стену леса, я знаю, башня, на которой я дожидался Нового года, уже недалеко. Где-то рядом протекает Ауэ. Наш дом уже близко.

Голос объявляет в громкоговоритель остановку в Бад-Нендорфе.

Поезд замедляет ход, шум колес звучит ниже. Потом он останавливается. Кнопка рядом с дверью светится зеленым. Я нажимаю на нее пальцем, дверь открывается.

Бад-Нендорф.

На мне висят камеры, над спиной торчит рюкзак, я выхожу на перрон.

Кроме меня на этой остановке вышли еще несколько человек, они проходят мимо меня. Я останавливаюсь и оглядываюсь. Ничего не изменилось.

Через несколько секунд двери закрываются за мной, поезд с шумом набирает скорость.

Я остаюсь один на перроне. Осенний воздух холодный и сырой.

Я делаю глубокий вдох.

Я достаю телефон. На нем набрана эсэмэс, и я не знаю, кому ее отправить.

Она состоит из двух китайских иероглифов, вместе они означают одно слово: « Спасибо ».

Мои штаны слишком тесны, и мне жарко.

Я сижу на диване в пекинском книжном магазине и говорю о давно прошедших вещах. «Китай глазами немца», – написано надо мной на доске, рядом с изображением обложки китайского издания. Оно выглядит почти так же, как немецкое, на месте и борода, и напряженный взгляд.

Я больше не могу на это смотреть. Но это и не надо, я просто смотрю на людей.

На встречу со мной пришли несколько пожилых и много молодых людей. Те, кому не досталось места, теснятся за рядами стульев. Похоже, что это помещение не рассчитано на такое количество людей, и я спрашиваю себя, что они все здесь ищут.

Знаком ли я с какой-нибудь звездой, спросили меня в издательстве. На литературную встречу принято приглашать парочку знаменитостей. Но у меня нет таких знакомых, и им пришлось самим позаботиться об этом.

И вот они пришли, эти знаменитости, и сидят теперь на диване рядом со мной. Одному из них в районе сорока лет, он крупный и бородатый. У него больше миллиона подписчиков на Weibo, китайском сервисе микроблогов, его псевдоним там Июэ Саньжэнь, Странник пяти святых вершин. Когда я впервые услышал это имя, перед моими глазами возник образ Хуашань, с ее отвесными склонами, самой западной горы из Пяти Святых Вершин. Я вспоминаю свое соревнование с солдатами. Интересно, что они сейчас делают?

Но толстый человек, сидящий рядом со мной, знаменит не скалолазанием, а своими журнальными колонками. Он невероятно быстро пишет, при этом часто и охотно критикуя власти. Те, кто его знает, в курсе, что он всегда имеет при себе нож. Он либерал, склочник и владелец колбасной фабрики.