Кристоф Рехаге - Самый большой дурак под солнцем. 4646 километров пешком домой

Я заметил толстого мальчика с нунчаками лишь тогда, когда он вплотную подошел ко мне. Он смотрит на меня, потом делает глубокий вдох и строго спрашивает, что я тут делаю. Рядом с ним стоит маленькая девочка.

– Я ищу гостиницу на ночь, – отвечаю я и показываю на хозяйку закусочной, – но эта тетя говорит, что здесь такой нет.

Мальчик переводит взгляд то на меня, то на тетю и выглядит так, как будто он не знает что сказать. Потом его лицо светлеет.

– Конечно, здесь есть гостиница! – Он показывает туда, откуда я пришел.

– Далеко?

– Да где-то метров сто!

Хозяйка закусочной только с улыбкой пожимает плечами. Я собираю вещи, мальчик с триумфом выходит из двери, проходит мимо других магазинов, не удостаивая прохожих своего взгляда, и приводит меня к широким воротам.

Я в растерянности.

– Это здесь должна быть гостиница? – спрашиваю я, показывая на территорию электростанции, обнесенную забором, за которым торчит широкая труба, выпускающая в небо белые облака.

Я делаю шаг назад, но уже слишком поздно. Один из сторожей замечает меня и пулей подбегает к окну. Что я тут забыл, интересуется он. В воздухе висит напряжение.

– Ничего, – отвечаю я, отступаю назад и поднимаю руки, – совсем ничего!

Но я не учел толстого мальчика. Он непринужденно крутит нунчаки и сообщает:

– Дядя будет ночевать в гостинице!

Я с ужасом смотрю на сторожа. Его тонкие усы дергаются, глаза недоверчиво сужаются. Я качаю головой и делаю еще один шаг назад, но потом случается то, чего я никак не ожидал: сторож кивает, поворачивается и возвращается в свою будку.

Путь на электростанцию свободен. Толстый мальчик довольно отдувается и делает первый шаг. Девочка, заметив, что я все еще сомневаюсь, манит меня рукой. Я сдаюсь и прохожу за ними на территорию электростанции. Мы идем мимо трубы и сворачиваем за угол, где нас подзывает пожилой господин в строительной каске. Он просит меня показать ему свой паспорт, а дети тем временем рассказывают ему что к чему. Он кивает и пропускает нас дальше. Мы заходим в высокое бетонное здание с темными окнами.

– Гостиница, – сообщает девочка и взбегает вслед за мальчиком по лестнице.

Мне приходится бежать через ступеньку, чтобы успевать за быстрыми детскими ножками. Мы останавливаемся только на пятом этаже, перед столиком в длинном коридоре.

– Тетя! – зовет мальчик, и девочка повторяет за ним. Их голоса замолкают, но вдруг откуда-то действительно появляется тетя. Она обескураженно показывает на меня пальцем, но мальчик тут же начинает что-то ей говорить, и, хотя она почти все время качает головой, ее рука все-таки тянется за формуляром и кладет его передо мною на стол.

Оказывается, гостиница для сотрудников электростанции, которые остаются тут по понедельникам. Я заполняю все поля, и там, где написано «единица учета», я пишу «гость из Пекина». Двадцать юаней ложатся на стол, и тетя открывает для меня дверь. Когда дети уходят, я падаю на кровать и пару минут дышу глубоко, пока внутри не унимается дрожь от напряжения.

– Ложись-ка спать пораньше да отдохни как следует, – покровительственно посоветовал мне толстый мальчик, хозяйски указывая на постель.

Подхожу к окошку, отдергиваю занавеску и смотрю на трубу, дымоходы и зону погрузки. Как раз подъезжает поезд, полный угля, снуют стрелы кранов, клапаны дымят. Вечерний воздух наполнен громким свистом и гулом: так стучит сердце электростанции.

На следующее утро я подхожу к воротам, машу рукой охранникам, получаю в ответ дружелюбную улыбку и приветствие из-за оконных стекол.

– Живу здесь, как червяк в мешке с рисом, – сообщил я вчера вечером Джули по телефону, хвастаясь, что я настолько глубоко проник в промышленную жилу Ланьчжоу, что никто не может меня отсюда достать.

Она рассмеялась:

– Поверь мне, если бы кто-то захотел, ты бы вылетел оттуда за две минуты!

– А почему никто этого не захотел?

Она подумала несколько секунд, и в это время до меня и самого дошло:

– А, так толстый мальчик был сыном начальника!

Я спешу отсюда прочь. Ноги сами несут меня мимо серых многоквартирных муравейников и ужасных фабрик. Они не успокаиваются, пока не приводят меня вниз, к реке, где слабее доносится шум и запах тяжелой индустрии.

Я вижу горы и слышу нежное журчание воды, я оборачиваюсь и замечаю, что башни электростанции маленькие. Я иду вдоль реки на запад. Заметив храм на одном из холмов, я вспоминаю мастера Яня и его храм Пяти Святых. Однако, когда я поднимаюсь, перед моими глазами предстают лишь запертые молитвенные залы и тканевые вымпелы, которые развеваются на ветру. Не слышно ни одного колокольчика. Вокруг меня возвышаются молчаливые коричневые горы. Они кажутся лысыми и жесткими.

Улица проходит по району, как вена по руке. Магазинчики, закусочные и мастерские толпятся на ее обочине, и время от времени мне кажется, что я снова оказался в деревушке Гучэн, и повстречал Чжу Хая, приехавшего разделить со мной горшочек фондю. Я достаю телефон и пишу ему эсэмэс о том, что пора охлаждать колу, потому что я уже прошел полпути к его дому. Ответ приходит быстро: «Будь осторожен, маленький Ляй, впереди тебя ждет совсем непростая часть пути!»

Над улицей висит объявление. На голубом фоне нарисованы две белые стрелки, слева написано «ТИБЕТ», справа – «СИНЬЦЗЯН». Здесь дорога разветвляется на два направления, но я задумываюсь не над выбором направления.

Я не могу поверить своим глазам: передо мной стоит дом, килем разбивающий улицу пополам. К стене дома пристроен фруктовый ларек. Рядом, скрестив ноги, сидит мужчина и угрюмо смотрит на меня. А я стою и ухмыляюсь, глядя на подозрительно знакомую надпись за его спиной:

«САЛОН-ПАРИКМАХЕРСКАЯ ИЗ ВЭНЬЧЖОУ».

Занавески в окнах задернуты.

Я останавливаюсь, чтобы рассмотреть мужчину, фрукты и явно липовую парикмахерскую за его спиной. Я задумываюсь, понимает ли этот человек, в каком необыкновенном месте он сидит?

Этот перекресток как будто из сказки: каждый попавший сюда путник должен решать, хочет ли он попасть в горы или в пустыню, привлекает ли его сладость фруктов или лоно женщины, или же ему следует спросить совета у оракула, охраняющего перекресток и сверлящего его окаменевшим взглядом.

Я останавливаюсь. Мужчина закуривает сигарету и смотрит с подозрением. Я тем временем трепещу от волнения, когда представляю себе, что мог бы сейчас выбрать левую дорогу и выйти не на просторы Синьцзяна, а к высокогорью Тибета.

Я вспоминаю ползущую женщину. Сколько времени прошло с тех пор, как я видел ее? Уже месяц? Далеко ли она продвинулась с тех пор? Я пытаюсь представить себе, как она выберет на этой развилке дорогу в сторону Тибета, в какой-нибудь высокогорный храм или монастырь, и проползет мимо этого мужчины, не удостоив его взглядом. Она будет передвигаться на руках и ногах в сторону Лхаса или Шигадзе.