Барри Майлз - Бит Отель: Гинзберг, Берроуз и Корсо в Париже, 1957–1963

«Знаешь ли ты, что значит умирать от разрыва водородной бомбы? – кричали они. – Ты думаешь, что жителям Хиросимы понравилось бы твое стихотворение?» Грегори обиделся и назвал их скоплением рабов. После короткого спора Аллен назвал их ослами, и чтение завершилось хаосом. Девушкам было запрещено оставаться в колледже после десяти часов вечера, так что женщины и какая-то часть мужчин-поэтов ушла, но, как бы там ни было, поэты закончили свое чтение. Потом была вечеринка, на которой были приятели Мореса и несколько девушек.

Аллену и Грегори понравилось в Оксфорде. Как-то произошел один пикантный случай: Дом Морес, Джон Хауи и несколько друзей плавали с поэтами в плоскодонке по Айзизу – так называется участок Темзы, протекающий через Оксфорд. Морес вспоминал: «Они курили марихуану, а нашу лодчонку крутили зеленоватые волны, в которых отражались ветви деревьев. Когда мы проплывали под мостом Магдалены, среди колеблющихся теней сквозь желтоватый камень над головой до них донесся звук колокола. Грегори сказал очень по-детски и очень задумчиво: “Я хотел бы тут учиться”. Грегори, выросший в воспитательной школе, в тюрьме и на улице, плыл по той же самой воде, по которой полтора века назад пускал бумажные кораблики его кумир – Шелли.

Эдит Ситуэлл пришлись по вкусу Аллен и Грегори, и она пригласила их пообедать в лондонском клубе «Сезам». На ней было длинное ситцевое платье и высокая конусообразная шляпа, она напоминала персонажа «Молитвенника». Аллен рассказывал Люсьену Карру: «Мы позавтракали с Эдит Ситуэлл в большом и дорогом клубе “Леди Макбет”: ростбиф с консервированными креветками и кусок сладкой патоки – это единственное, что мы там съели». Дейм Эдит говорила о работах Гарсиа Виллы, э. э. каммингса и Марианны Мор, которые, как она уверяла, ей понравились. Разговор перешел на наркотики, но Дейм Эдит не согласилась с уверениями Аллена и Грегори, что наркотики «повышают чувствительность», она сказала: «Если человек – поэт, ему не нужны никакие наркотики, чтобы быть чрезмерно чувствительным, если он действительно хороший поэт, это должен быть просто один из его приемов». Журнал Life рассказал об их встрече и объявил, что Аллен предложил ей героин, но она отказалась, объяснив это тем, что от него у нее появляются прыщи. Дейм Эдит очень обиделась на статью, особенно на предположение, что у нее могут быть прыщи. «У меня никогда не было прыщей», – заявила она. Она сказала, что ей нравятся их работы и что они – надежда английской поэзии. Польщенный Аллен сказал: «Позвольте нам служить вам», – и она высоко подняла руку в королевском жесте согласия.

Аллен и Грегори сделали несколько записей для BBC и долго гуляли по берегам Темзы. Саймон Уотсон-Тейлор познакомил Аллена с предложениями CND, и они вместе клеили листовки на здание парламента. В последний день своего пребывания в Лондоне, 20 мая, они нашли могилу Уильяма Блейка на кладбище Банхилл-Филдс. Это был четырехфутовый камень из песчаника, рядом были могилы Беньяна и Дефо. Надпись гласила, что останки Блейка и его жены находятся где-то рядом с этим местом. Рядом с кладбищем они видели разбомбленные дома и краны, поднимающие брусья и ремонтирующие разрушенные строения. Они стояли и смотрели, и тут до них донеслось пение каменщика, работающего на шестом этаже, и пение птиц.

Пока Аллен с Грегори были в Британии, 13 мая 1958 г. во Франции произошел государственный переворот под руководством генерала Рауля Салана, которого поддержали алжирские колоны. Это привело к тому, что герой войны генерал Шарль де Голль, пришел к власти, пытаясь сделать так, чтобы Францию не поделили между собой воюющие фракции. Демонстрации за и против становились все более жестокими, нависла угроза всеобщей забастовки. Кстати, де Голль предал человека, который привел его к власти и вел переговоры о независимости Алжира, и если бы он был Франко или Салазаром, то Пятая республика могла очень легко тоже прийти к фашизму. Тогда никто не знал, что он планирует делать и как собирается примирить обе стороны.

Шли крупные про– и антидеголлевские демонстрации. Каждый день политическая ситуация менялась. Вернувшись из Лондона, Аллен продолжил описывать развитие событий в письмах к отцу. Он, Грегори и Джон Бальф ходили на крупную антидеголлевскую демонстрацию на площадь Республики и взволновались, увидев полицейских в стальных шлемах, которые стояли за барьерами, но насилия не было, и полиция так ничего и не предприняла. Это напомнило Аллену его детство, когда он вместе с мамой и тетей Элеонорой ходил на политические демонстрации против мэра Хьюго на Джорнал-Сквер в Патерсоне. Чтобы лучше видеть собравшихся, он залез на статую, а потом занял более удобное положение на выступе здания банка, где-то в десяти футах над головами толпы.

На другой демонстрации тем же летом, вскоре после того, как де Голль пришел к власти, Аллен и Томас Паркинсон, который снова приехал из Лондона, прошли по Тюильри до площади Согласия. Елисейские Поля были заполнены людьми в военной форме. Они пробрались сквозь толпу к фонтану на площади Согласия и уселись на него, глядя на Триумфальную арку, справа от них возвышалась церковь Мадлен, слева простирались Елисейские Поля. Ожидание и напряжение витало в атмосфере. Почти полдень.

– Интересно, что же произойдет? – спросил Паркинсон.

– Если бы в полдень два миллиона коммунистов столпились за церковью Мадлен и бросились бы на Елисейские поля, чтобы ты сделал? – спросил Аллен.

– Я бы нырнул в этот чертов фонтан и сидел бы под водой, – ответил Паркинсон.

Аллен познакомил Паркинсона с Берроузом. Позднее Паркинсон вспоминал: «Тогда Аллен часто находился в расстроенных чувствах, помню, как-то Билл Берроуз и все мы пытались успокоить Аллена и убедить его, что все не так плохо. С большим удовольствием вспоминаю, как Аллен и Грегори в два часа утра пытались с улицы докричаться до наших окон в отеле “Модерн” на улице Расин: “Том Паркинсон, выходи и веселись, Том Паркинсон, выходи и веселись” – и так снова и снова. Всегда жалел, что я подошел к окну и закричал: “Идите домой, и дайте мне поспать” – одному Богу известно, какие бы глупости мы тогда могли бы натворить».

В Бит Отеле жизнь вошла в обычную колею. Кот Мирто выздоровел после своего падения, постоянно приезжали летние туристы. Как правило, первым вставал Грегори, часов в десять или раньше. Он не завтракал, просто сидел в своей крохотной комнатке на чердаке и редактировал или печатал стихи, написанные вчера вечером. В его комнате был верхний свет, треснутое слуховое окошко, из которого открывался вид на крыши и 25-ваттная лампочка без абажура, засиженная мухами. На голые зеленые стены Грегори повесил репродукции старых мастеров, которые он нашел в журнале Life, и открытки, висевшие ровными рядами, словно это была любимая коллекция марок. С потолка свисал большой пластиковый ангел. Столом Грегори служила репродукция работы Леонардо да Винчи «Мадонна в Гроте», на треснутом стекле лежали стопки книг и рукописей.