Майк Тайсон - Беспощадная истина

Гаррисон также отмечал, что поскольку те, кто мог бы помочь делу, были разбросаны по всей стране, «ФБР определило и опросило возможных свидетелей». Хм-м. Это стандартная рабочая процедура при каждом заявлении об изнасилование в стране? Что-то я сомневаюсь.

Таким образом, на 13 августа 1991 года было назначено специальное большое жюри. Представить перед жюри доказательства Модисэт поручил своему заместителю Дэвиду Дрейеру. Дрейер был интересной личностью. Если верить Гаррисону, дело Дезире всегда вызывало у того легкое смущение. Когда 16 августа она свидетельствовала перед большим жюри, Дрейер счел, что ее основная проблема заключалась в том, что она была «недостаточно эмоциональна. Она слишком походила на королеву красоты, такая отрешенная, может быть, даже немного холодная».

Дрейер определял шансы на то, что большое жюри признает меня виновным, в лучшем случае как пятьдесят на пятьдесят. На самом деле у него были большие сомнения в отношении Дезире. Гаррисон в своей книге цитирует его:

«По сути, когда жюри приступило к рассмотрению, я сам не был уверен в том, имело ли место изнасилование!»

И это говорит заместитель прокурора! Уже сами по себе эти слова звучат как сомнение в обоснованности обвинений в мой адрес.

Я должен был давать показания перед большим жюри 30 августа. Хорошо, если быть точнее, то я не должен был этого делать. В действительности, Джим Войлес настоятельно просил Винса Фуллера, чтобы я НЕ давал показаний. В моих показаниях для стороны защиты не было никаких плюсов. Напротив, обвинение могло использовать их против меня в ходе судебного разбирательства. Однако Фуллер и Дон каким-то образом убедили себя, что мне следовало предстать перед большим жюри.

– Этот человек невиновен! Майк Тайсон говорит, что он невиновен! Он дает показания, потому что, как я полагаю, это как раз то, что мы должны делать! – громогласно для прессы ругался в этот день Дон на действия суда. – Я хочу, чтобы процесс шел так, как ему и следует идти. Я не юрист, я просто промоутер величайшего боксера в мире, который этой осенью собирается стать чемпионом!

Мне грозил длительный тюремный срок, а он занимался рекламой моего проклятого боя с Холифилдом, который был запланирован на ноябрь. Такое возможно только в Америке!

Меня заставили одеться в весьма консервативный темно-синий двубортный костюм. Нас провели в небольшую комнату с шумным кондиционером в окне. Из шести присяжных заседателей пятеро были белыми. Они задавали мне вопросы, и я отвечал таким тихим голосом, что судебная секретарша сделала в своих записях более ста ошибок.

В какой-то момент меня спросили, был ли Дейл Эдвардс в гостиной моего люкса. Я ответил, что он был там. И Дейл тоже засвидетельствовал, что он там был. Где ему и полагалось быть. Я не мог знать наверняка, потому что дверь в спальню была закрыта.

Чтобы обвинить меня, необходимо было пять голосов из шести. Во время одного из перерывов я заметил посередине стола большую чашу с леденцами, которые брали присяжные.

– Могу я взять леденец? – спросил я.

– Конечно, – ответили они. И единственная среди них черная леди протянула мне его.

9 сентября началось совещание большого жюри. Результат голосования был 5–1 за то, чтобы признать меня виновным в изнасиловании.

Математика была ясна. Меня признали виновным по одному пункту изнасилования, двум пунктам извращенного преступного поведения (использование своих пальцев и языка) и одному пункту удержания лица против его воли. Мне грозило шестьдесят лет тюрьмы. Суд должен был начаться 9 января.

После того как жюри объявило результаты голосования, мы провели пресс-конференцию. Дон выкрикивал фразы о знаменитостях, попавших в беду, – об Элвисе, Джеймсе Дине, Мэрилин, Джуди Гарланд [162]. Затем я сделал заявление:

– Я знаю, что произошло. Я знаю, что я невиновен. Я никому не причинил вреда. Я ничего не сделал. Я люблю женщин; в том смысле, что моя мама – женщина. Я испытываю к ним чувство уважения.

С сентября до начала судебного заседания я много ел. Я нервничал. Я готовился к поединку с Холифилдом, но мое сердце не лежало к этому бою. Через несколько недель тренировок я повредил межреберный хрящ, врачи рекомендовали отложить бой. На самом деле я вполне мог драться, тем не менее, я был рад отложить поединок. У меня было слишком тяжело на душе.

В то время, как я боролся с депрессией и объедался, обвинение собрало свою команду. Игра Модисэта не удалась: большое жюри не закрыло мое дело. В этой связи он предпринял следующий блестящий шаг: он нанял для рассмотрения моего дела независимого республиканского специального прокурора – Грега Гаррисона, бывшего заместителя прокурора, который совсем недавно зарабатывал деньги на судебном преследовании торговцев наркотиками в рамках «Закона о расследовании, контроле и преследовании организованной преступности». Он получал свою долю от всего, что было изъято у дилеров. Гаррисон заработал на этом столько денег, что, когда Модисэт был избран окружным прокурором, он присвоил всем этим делам, связанным с наркотиками, служебный гриф. Какое скотство!

Модисэт заплатил Гаррисону 20 000 долларов за то, чтобы тот взялся за это дело. Но тот согласился не только ради денег, но прежде всего ради славы, чтобы его имя прозвучало во всем мире. Прочитав его книгу, можно подумать, что он взялся за это дело, чтобы защитить штат Индиана от злобного варвара: «Я – плод деревенской Индианы, земли консервативных республиканцев и трудолюбивых, порядочных людей, которые ухаживают за своими нивами, уважают закон и помогают своим друзьям, когда это необходимо… Не сомневайтесь, Тайсон выбрал неудачное место для совершения своих преступлений. Индиана отличается от Палм-Бич, или округа Колумбия, или Лос-Анджелеса».

Гаррисон начал расследование. Первым делом он осмотрел трусики Дезире. Он был обеспокоен отсутствием каких-либо телесных повреждений на Дезире, поэтому он прошел в комнату большого жюри и осмотрел одежду, которая была на ней в ту ночь. «То, что лежало передо мной на столе, было похоже на пикантное одеяние», – писал он. Прямо в точку, блин! Она была одета в длинные шорты, бюстье, которое «будучи надетым на подходящую женщину, остановило бы уличное движение», и трусики. Он считал, что трусики «не соответствовали имиджу молодой авантюристки и вымогательницы, которая желала залезть в брюки и кошелек экс-чемпиона мира в тяжелом весе». Я думаю, он не понимал, что такое животный инстинкт и сексуальное влечение.

«Я взял трусики и посмотрел на них сверху вниз, как если бы я собирался надеть их». Это было каким-то извращенным дерьмом. Он провел опознание пятен крови на трусиках и решил, что Дезире натянула свои трусики после того, как мы имели секс, и испачкала их кровью от тех травм, которые я нанес ей. Все это соответствовало тому, что он нарисовал в своем воображении. Она говорила правду: я ее изнасиловал. Ее трусики являлись неопровержимой уликой.