Майк Тайсон - Беспощадная истина

Он говорил и говорил – о различных предприятиях, которыми он владел, в том числе о своей радиостанции. Он предложил свои услуги по управлению моими делами, и я попросил его оставаться на связи с Сиддиком. Вскоре после этого прислал Сиддику письмо, в котором за управление моими делами запросил 70 процентов, оставляя мне 30 процентов. Я подумал, что Дон Кинг плохо знал свое дело.

Никогда не забуду, как меня в тюрьме навестил Тупак [192]. Меня всегда спрашивали о Тупаке больше, чем о других моих друзьях-знаменитостях. Когда со мной встречались, то прежде, чем задать мне вопрос про бокс, меня всегда неизменно спрашивали: «Каким был Тупак?»

Тупак был всем. Он был, блин, и Хьюи Ньютоном [193], и Мао Цзэдуном, и Карлом Марксом, он был просто всем. Я могу процитировать Маркса и Гегеля, но у Тупака была, действительно, очень продуктивная, выразительная революционная теория. Когда ты говорил с ним и узнавал его, он казался скорее нравоучительным стилягой, нежели головорезом. Склад его ума буквально завораживал.

Я встретился с ним в 1990 году в Лос-Анджелесе на корпоративной вечеринке в клубе на бульваре Сансет. Мой приятель был организатором этой вечеринки, мы с ним стояли на улице и точили лясы. Все были одеты по такому случаю весьма элегантно. Вдруг я заметил черного уличного мальчишку, который слонялся у входа.

– Что, Шибздик? Как дела? – спросил я его. Он напомнил мне меня самого, когда я маленьким шлялся по улицам и торчал у клубов, в которые я не мог попасть.

– Дык… А что такое? – ответил он.

Я видел, что ему хочется попасть на эту вечеринку, и попросил своего приятеля пустить его. Но малыш сказал: «Одну секунду!» – и убежал, а вернулся с пятьюдесятью парнишками, одним из которых был Тупак.

– Ух ты! – сказал мой приятель.

Мы провели всех этих детишек к задней двери и пустили их внутрь. Когда спустя некоторое время я вернулся в клуб, я увидел на сцене Тупака с микрофоном – он уже свел с ума весь зал. Я не мог в это поверить. Когда он сошел со сцены, мы обнялись и рассмеялись. Его замечательная улыбка осветила весь этот чертов клуб. Я сразу понял, что этот паренек был кем-то особенным.

Но вернемся обратно к тюремным событиям. Я получил письмо от мамы Тупака. Я знал, кто он такой, – Тупак стал притчей во языцех буквально за одну ночь, – но я не мог представить, что он и был тем самым пацаном, который «заводил» клуб в 1990 году. Его мама писала, что Тупак собирался приехать в Индианаполис на шоу и хотел навестить меня. Как только он вошел в комнату для свиданий, там начался фурор. Он весил, должно быть, где-то 130 фунтов [194]и носил одежду на несколько размеров больше. Черные, белые, латиносы, философствующие торчки – все при виде его начинали сходить с ума. Ободрительными возгласами его приветствовали даже охранники. Я понятия не имел, что он настолько знаменит. И когда я увидел его, я вспомнил, что он был одним из детей, которых я пустил на вечеринку в Лос-Анджелесе несколько лет назад.

Мы вышли во двор и подошли к закусочным столикам.

– Нужно устроить для тебя концерт прямо здесь, – сказал он.

Вслед за этим он вскочил на закусочный столик и прокричал:

– Мой ниггер, я люблю тебя!

Я умолял его, сидя за столиком:

– Пожалуйста, садись! Пожалуйста, спустись вниз! Они запрут тебя вместе со мной! Пожалуйста, прекрати!

Он рвался дать импровизированный концерт, и меня это нервировало. Все было спокойно, и вдруг Тупак оказался на столике. Все зааплодировали. «Вот черт, этот маленький ублюдок собирается создать для меня проблемы», – подумал я.

– Майк, не дай им зацапать тебя, брат, не дай им зацапать тебя, чувак!

Я, наконец, смог стащить его со столика. После этого я стал поддевать его. Я только что стал мусульманином и принялся изображать из себя набожного парня:

– Послушай, приятель, ты должен отказаться от свинины!

– Откуда ты взял, что я ее ем? – спросил он.

Я дразнил его, но он воспринял это на полном серьезе.

Затем он успокоился, и мы разговорились. Он сказал мне, что он никогда не забывал о нашей первой встрече.

– Никто никогда не поступал так, не пускал кучу уличных ниггеров в такой шикарный клуб, как этот! Ты, в натуре, сделал это! – восторгался он.

– Просто обалдеть, что это тебя удивляет, ниггер! – воскликнул я. – Мы же должны наслаждаться этим миром! Ничего не стоит вести себя по-человечески, мы все одинаковы.

Как личность, Тупак был кремень. Он видел слишком много боли и лишений. Порой невзгоды, выпадающие на нашу долю, остаются грузом, который мы всегда несем с собой, куда бы ни шли. Я втащил такой груз в религию, в свои отношения с окружающими, я нес этот груз даже в своих гребаных боксерских поединках. Неважно, насколько мы успешны – этот груз всегда остается с нами. Жизненный опыт Тупака, который был рожден в тюрьме и видел, как друзей его матери убивали или навсегда замуровывали в тюрьме, сформировал у него установку на полное неприятие и отрицание всего, своего рода нигилизм, если можно так выразиться, нет-изм, когда он чувствовал, что его никто не слушает и не заботится о нем. Он шел по жизни на автопилоте, никуда не отклоняясь, и делал все, что только мог. Тупак был настоящим борцом за свободу.

Я поговорил с Тупаком о «Черных пантерах» [195]. Я знал об участии его матери в этой организации. Она была сильной женщиной. К этому времени я начитался воинственных книг и стал довольно радикальным элементом.

После этого мы стали с ним достаточно близки, и он несколько раз навещал меня. Как я слышал, в газетах писали, что он стрелял в копов, устраивал драки.

– Эй, послушай, если ты не будешь осторожным, к тому времени, как я выйду отсюда, ты сюда загремишь.

Затем в него стреляли, и он был посажен в тюрьму. Я договориться с одним приятелем на воле организовать мне с Тупаком трехсторонний разговор. Тупак сообщил мне, что в него стрелял какой-то мой приятель, но я не был в этом уверен на все сто.

Привыкнув к тюрьме, я начал всерьез задумываться о своем возвращении на ринг. Было удручающе слышать новости о том, кто выигрывал чемпионский титул. Чемпионский пояс переходил из рук в руки, как волейбольный мяч. Я был намерен, выйдя из тюрьмы, вернуть его себе и показать всем, что я не неудачник, как думали. Нет, я верну себе свой престол, который определен мне свыше. В моем больном воображении я рисовал себя древним благородным героем, и если мне будет суждено потерпеть поражение при выполнении своей миссии по возвращению чемпионского пояса, то цивилизация, само собой, погибнет. Влюбленный в самого себя, я проецировал свою миссию на весь мир.

Честно говоря, мне была необходима эта мечта. Мне был нужен стимул, чтобы продержаться, иначе я бы сгинул в тюрьме. Поэтому я выработал план. Я знал, что мне предстоит сделать. Я знал, как мобилизовать свой дух на правое дело. Я только не желал быть покорным. Администрация вначале назначила меня в спортзал, потому что хотела, чтобы я поддерживал форму, но затем меня оттуда выгнали, так как решили, что я был вовлечен в торговлю наркотиками в тюрьме. Я, однако, был ни при чем. Я прибегал к контрабанде лишь для того, чтобы добыть себе бриолин. Я был не против поторчать в тюрьме от косячка, но я не стал этого делать, потому что у меня была миссия – вернуть себе чемпионский пояс.