Пол Джонсон - Наполеон

Как только Бонапарт стал первым консулом, а особенно после коронации, он превратил своих солдат в привилегированную касту. Веллингтон часто повторял, что присутствие Бонапарта на поле боя равносильно введению в бой еще 40 тысяч солдат с его стороны. При этом он имел в виду не тактический гений Бонапарта, а реакцию людей на его присутствие. В меморандуме лорду Стэнхоупу в 1836 году Веллингтон так объяснял это свое замечание: «[Наполеон] был сувереном, правителем страны, а также верховным главнокомандующим. Его страна была устроена на военной основе. Все учреждения были нацелены на формирование и содержание его армий с расчетом на завоевание чужих территорий. Все должности и награды были в первую очередь и исключительно для армии. Офицер и даже рядовой армии за свою службу, за свои заслуги мог рассчитывать на верховную власть в каком-нибудь королевстве. Очевидно, что присутствие монарха в армии, устроенной подобным образом, сильно мобилизовало и поднимало боевой дух солдат».

Веллингтон добавлял, что все ресурсы французского государства были направлены на конкретную операцию, которой командовал Бонапарт, чтобы обеспечить ей максимальные шансы на успех. Бонапарту нравилась непосредственная власть, а не делегированные полномочия, как у большинства главнокомандующих. И, по словам Веллингтона, ни один монарх, ни один повелитель прежде никогда не имел такой власти на поле боя. Он сам, по своему разумению, назначал всех своих подчиненных, и ему не было необходимости с кем-нибудь советоваться. (Веллингтона, напротив, часто окружали генералы, навязанные ему военным министерством, и иногда он не мог даже самостоятельно выбрать своих собственных штабных офицеров.) Наконец, как считал Веллингтон, верховная власть Бонапарта усмирила все споры среди его маршалов, что придало французской армии « единство действия ».

Веллингтон мог отметить также и тот факт, что Бонапарт контролировал все внутренние каналы связи, включая услужливую, зависимую прессу. Таким образом, он мог, за исключением крайних случаев, представить французской публике и всему миру свою собственную версию военных событий и ролей, которые играют в этих событиях отдельные личности и воинские подразделения. Он был не первым правителем-главнокомандующим, который умело использовал пропаганду, но однозначно первым, кто понял ее неоценимую значимость в войне и кто с максимальной выгодой для себя использовал широкомасштабные средства массовой информации – от гигантских плакатов до уже существовавших тогда многотиражных газет. Государственные системы семафора и почты всегда могли первыми доставить его версию событий в Париж, и это позволило ему, например, представить свою египетскую экспедицию как колоссальный культурный успех, а не полный провал флота и сухопутных сил. При необходимости он мог управлять толпой точно так же, как арабские военные диктаторы делают это в наше время – не через правящую политическую партию, как в их случае, а через структуры Национальной гвардии и другие военные формирования, которые пережили времена революции и остались ему верны. Бонапарт пережил те времена, когда толпы горожан угрожали королевским солдатам и убеждали их нарушать присягу. Он полностью повернул этот процесс: теперь военные задавали политический тон, а мирное население слепо следовало за ними.

В наполеоновский период (1800–1814) во Франции народ был на втором месте. На первом месте была армия. Такого не могло быть ни в одной другой европейской стране того времени. Армия была головной организацией государства, в некотором роде она и была государством, и солдаты знали это. Они гордились этим, это укрепляло их боевой дух. Именно здесь таится ключ военного успеха Бонапарта: он мог черпать этот боевой дух, полагаться на него, использовать, пока в конечном итоге этот дух не разрушили события в Испании и России. Французская армия под руководством Бонапарта на пике его карьеры демонстрировала завидную корпоративную гордость. Солдаты знали, что они – лучшие. Соответственно, это вселяло ужас во всех, за исключением лучших профессиональных частей, а иногда и в них.

Действительно, страх – самое полезное оружие Бонапарта. Именно его он использовал чаще всего. В его агрессивной наступательной стратегии именно страх давал ему фору, словно невидимая армия ломала систему обороны противника еще до того, как французы открывали огонь. Во время своих кампаний, за редкими исключениями, Бонапарту противостояли коалиционные армии нескольких стран с многократно превосходящими силами, если бы они успели подвести основные силы и развернуть войска. Его стратегическая задача была не только атаковать быстро, но направить удар между силами противников до того, как они успеют соединиться. Он набрасывался на противника по очереди, в надежде, что у него будет численное превосходство, и разбивал неприятеля по отдельности. Таким образом, союзнические армии редко имели уверенный перевес в численности, но даже когда это было так, умение Бонапарта быстро и неожиданно вводить в бой подкрепление, как правило, сводило на нет любое численное превосходство.

Принимая во внимание эти исходные преимущества, тактика боя у Наполеона обычно была проста. Конечно, он знал обо всех классических приемах – окружении, нападении с тыла, засаде – и применял их, когда представлялась возможность. Он великолепно понимал и использовал все особенности местности. Когда было возможно, он сам выбирал поле боя по своему усмотрению. И как только его войска разворачивались на выбранном им месте сражения, он просто переходил в наступление. Его тактические приемы в точности повторяли стратегические. В этом был свой смысл. В начале девятнадцатого столетия солдаты шли в бой без доспехов. Они были беззащитны перед ружейными выстрелами и артиллерийским огнем. Поэтому для поддержания морального духа было крайне важно, чтобы подразделение держалось плотным строем. Как только это нарушалось, могла возникнуть неразбериха, строй рассыпался, и солдаты обращались в бегство. Каким бы вымуштрованным и дисциплинированным ни было воинское подразделение, оно, вероятнее всего, нарушит строй, если ему будет приказано выполнить сложный маневр на больших расстояниях. Поэтому, чем проще план, тем лучше, а самый простой план – в атаку!

Более того, французская армия при Бонапарте было натренирована и нацелена на наступательный бой, и все вооружение и построение было разработано для того, чтобы добиться максимального эффекта в таком бою. Хороший штаб и надежная сигнальная система на поле боя, умело организованная генералом Бертье, означали, что атаки будут своевременными и хорошо скоординированными. Установленной процедуры не существовало, но все обычно происходило следующим образом: сначала интенсивная артиллерийская подготовка. У Бонапарта были хорошие пушки, и их было много. И хорошие канониры. Его конная артиллерия могла передвигать орудийные расчеты близко к переднему краю противника, чтобы пушки могли вести огонь прямой наводкой, что утраивало скорость стрельбы. А потом, если вражеская кавалерия попытается напасть на огневые позиции, орудия можно быстро переместить назад. Действенным ответом на артиллерийскую подготовку было рытье неглубоких щелей-убежищ. Но это означало, что нужно носить с собой лопаты, а они не всегда оказывались под рукой. Альтернатива, на которую натолкнулся Веллингтон в начале кампании на Иберийском полуострове, а после этого применял там, где это было возможно, заключалась в том, чтобы приказать пехоте залечь, особенно на обратных уклонах, где позволяла местность. Это почти к нулю сводило потери, и научило солдат тому, что им не стоит бояться французских пушек. Но австрийские, прусские и русские военачальники никогда не применяли такую тактику, опасаясь нарушить строй своих войск. И во всех сражениях Бонапарта предварительная артподготовка обычно производила значительный эффект, она наносила противнику серьезный урон и нагнетала еще больше страха.