Ишмаэль Бих - Завтра я иду убивать. Воспоминания мальчика-солдата

Один «АК» захватил Мамбу. Он выстрелил первым и попал в повстанца раньше, чем тот успел снять оружие с предохранителя. Парень упал, выронив «калашников», его товарищи попытались поднять автомат, но Мамбу стрелял во всякого, кто предпринимал такую попытку. Нескольких он убил, других ранил. Но наши враги упорствовали, и кому-то наконец удалось завладеть оружием. Он убил двоих наших, причем одного застрелил в упор. Перед тем как упасть, смертельно раненному удалось пырнуть повстанца в живот ножом, так что тот выронил «калашников» и рухнул на землю рядом со своей жертвой.

Бой длился уже минут двадцать, когда в ворота вбежали еще несколько полицейских и попытались остановить схватку. Однако мы продолжали колоть и резать друг друга, а также тех, кто пытался нас разнять. Солдаты дали несколько очередей в воздух, но нас это не остановило, так что им пришлось применить силу. Самых буйных взяли на прицел, других оттащили. Шесть человек были убиты: двое с нашей стороны, четверо – со стороны боевиков. Раненых было много, в том числе двое наших соотечественников, которые сопровождали грузовик.

Приехал военный санитарный автомобиль и увез мертвых и раненых, прорезая ночную тишину протяжным воем сирены. Когда я смотрел на удаляющиеся мигающие огни, у меня закружилась голова. На моей руке кровила небольшая рана. Я специально спрятал ее от медиков, потому что не хотел ехать в госпиталь. К тому же порез был пустяковым. Я смыл кровь и посыпал рану солью, а потом перемотал тряпицей. Во время схватки Мамбу выколол одному парню глаз. Потом до нас доходили странные слухи, будто его возили за границу на операцию и там ему вставили кошачий глаз или что-то в этом роде.Мы все восхищались Мамбу. Он действовал в бою быстро и беспощадно. «Хорошо было бы иметь такого товарища в моем отряде», – думал я.

Полиция выставила охрану, чтобы предотвратить новые стычки, а мы, «армейские», тем временем отправились в кухню, чтобы вновь чем-нибудь поживиться там. Мы ели и обсуждали бой. Мамбу рассказал, что, когда выколол своему противнику глаз, тот бросился на него, но не мог толком разглядеть, куда бежит, поэтому наткнулся на стену, больно ударился головой и потерял сознание. Все засмеялись, а потом подхватили нашего героя и стали качать. Бой позабавил нас, возможность «позвенеть оружием» стала приятным завершением унылого и однообразного дня, проведенного в дороге. Это на время отвлекло всех от тяжких размышлений о том, почему командиры предали нас.

Празднование победы было прервано появлением солдат, которые наставили на нас автоматы и приказали следовать за ними. Их угрожающий вид не произвел на нас впечатления, и мы, смеясь, покинули столовую. Нас препроводили к стоящим во дворе военным грузовикам. Мы были так счастливы, что расправились с ребятами-повстанцами, что и не подумали напасть на солдат. К тому же их было довольно много. Похоже, их предупредили, что с такими «детьми», как мы, лучше быть настороже. Еще несколько полицейских стояли возле машин, крепко сжимая автоматы и не спуская с нас глаз.

– Может, они отвезут нас на фронт, – предположил Альхаджи. Эта мысль вдохновила нас, и все, маршируя к машинам, дружно запели национальный гимн.

Но нас отправили не обратно в леса, а перевели в Бенин-хоум, еще один реабилитационный центр, расположенный в восточном пригороде столицы – Кисси, находившемся в некотором удалении от Фритауна. Этот интернат когда-то носил название Исправительной школы и был государственной колонией для несовершеннолетних правонарушителей. На этот раз солдаты военной полиции тщательно обыскали всех. Кровь врага была еще свежа – она была везде: на нашей одежде, на руках, на ногах. В моей голове все еще звучал давний приказ лейтенанта: «Отныне и навсегда мы будем убивать всех повстанцев, которые встретятся на нашем пути. Пленных мы не берем!» Я улыбнулся, довольный тем, как мы сегодня разделались с неприятелем, а потом опять задумался: так зачем же нас привезли сюда?

Полицейские не оставляли своих постов всю ночь и наблюдали за тем, как мы сидим на веранде, уставившись в темноту. Я не мог думать ни о чем, кроме как об оставленном в лесу отряде. Кому достанется мой «G3»? Какой фильм сейчас смотрят ребята? Хороши ли сегодня у них марихуана и кокаин? Наркотиков у них наверняка достаточно…

– Эй, ребята, может, у вас найдется немного тафе (марихуаны)? – спросил Мамбу полицейских, но те ничего не ответили.

Действие наркотиков, принятых мной накануне, видимо, постепенно заканчивалось. Я слонялся взад-вперед по коридору, не находя себе места. Снова начала болеть голова.

Вести себя так, как требовали от нас эти штатские, было совершенно невыносимо. Их голоса, даже когда нас приглашали на завтрак, злили меня настолько, что я в бешенстве колотил кулаками по стенам, тумбочкам и любым попавшим под руку предметам. Еще несколько дней назад мы вершили их судьбы, решали, жить им или умереть. Как можно теперь делать что-то под их руководством? Мы отказывали им во всем, о чем бы ни просили, принимая от них только еду. Утром в столовой давали хлеб и чай, а на обед и ужин – рис и суп. Супы были разные: из листьев маниоки, из картофельной ботвы, из окры и прочие. Но нам не хватало главного – оружия и наркотиков.

Каждый раз в столовой к нам подходили медсестры и персонал центра и уговаривали пройти в медпункте обследование и индивидуальное психологическое консультирование. Но нам была ненавистна сама мысль об этом. Поэтому, когда эти доброжелатели только лишь открывали рот, чтобы завести свою песню, мы бросали в них ложки, миски, продукты, скамейки. Иногда гнались за ними и избивали. Как-то раз, разогнав медсестер и сотрудников, мы поймали повара, напялили ему ведро на голову и заставили вслепую метаться по кухне. В конце концов он наткнулся на горячую кастрюлю, обжег руку и согласился наливать нам побольше молока в чай.

После таких выходок к нам уже боялись приближаться, так что первую неделю мы были в основном предоставлены сами себе и бесцельно слонялись по комнатам. Именно тогда у меня началась ломка: мне так не хватало кокаина и марихуаны, что я несколько раз свертывал пустой листок бумаги и пытался раскурить его. Временами я обшаривал карманы армейских шортов, которые по-прежнему носил, в поисках хотя бы крошек наркотиков. Как-то мы с мальчишками вломились в медпункт и украли какие-то обезболивающие средства. Там были белые и сероватые таблетки, а также капсулы красного и желтого цвета. Таблетки растолкли, содержимое капсул высыпали, все перемешали и съели, но желаемого эффекта не получили. День ото дня мы все больше мучились и злились. На этом фоне разгоралась жажда насилия. Утром мы подкарауливали проходящих мимо жителей пригорода, которые шли к колонке, чтобы набрать воды, и избивали их.Если нам не удавалось никого поймать, мы закидывали прохожих камнями. Наши соседи убегали, побросав ведра, и мы с хохотом крушили их. Несколько человек мы покалечили так, что их пришлось везти в больницу. Вскоре горожане перестали ходить мимо реабилитационного центра. Персонал тоже старался не подходить близко, и через некоторое время мы стали драться друг с другом. За этим занятием проходили целые дни.